Волчица и Охотник - Ава Райд

– Ты не посмеешь, – хрипло произносит король. – Мои солдаты сразят тебя, даже если ты это сделаешь.

– В конце концов я погибну, – отвечаю я, – но умру, изгоняя тебя из этого мира, потому что успею убить тебя первой.

Король Янош сглатывает. Он похож на профиль, выгравированный на моей монете, если б её снова бросили в горнило – черты его лица рябят, челюсть отвисает от жара, а лоб сминается, точно гнилой фрукт. Я представляю, каково было бы, если б моя магия забралась ему в горло, содрав всю кожу с его тела, и как он безвольно упал бы на землю, как каждое из тех животных, которых он повелел убить.

Король знает, что я могу убить его. Я знаю, что если сделаю это – то умру. Весы в сознании каждого из нас колеблются между нашими такими одинаковыми желаниями: мы оба хотим жить.

– Возможно, – тихо произносит король, поднимая руку, чтобы остановить неуклюже спешащих ко мне Охотников, – никому из нас не нужно сегодня умирать.

Нандор издаёт сдавленный звук, но от него не ускользает ни слова.

– Что ты предложишь мне, чтобы я пощадила твою жизнь?

– Безопасность твоего селения, – отвечает король. – Ни один из моих солдат не пойдёт против Кехси.

– Недостаточно. – Моё нутро бурлит от этой новообретённой необузданной силы. Теперь я – хранительница судьбы Кехси. – Я хочу, чтобы Жигмонда отпустили целым и невредимым.

– Кого?

– Жидо Жигмонда. Мужчину из Йехули, которого Нандор привлёк к суду и заключил в темницу по ложным обвинениям. Ты должен освободить его и пообещать, что никто не попытается причинить вред ни одному Йехули в вашем городе.

– Я уже издал приказы, запрещающие насилие против Йехули в Кирай Секе.

– Очевидно, их недостаточно, – огрызаюсь я, краснея от гнева. – Не когда твой собственный сын подрывает их.

Король ненадолго закрывает глаза. Веки у него тонкие, словно луковичная шелуха; я вижу, как под ними двигаются зрачки. Потом он снова открывает глаза.

– Я освобожу этого Йехули и сделаю всё, что в моих силах, чтобы защитить Йехули этого города. Но теперь и ты должна мне что-то предложить. Не думаю, что сумею убедить тебя отдать мне свои ногти.

– Нет, – отвечаю я, и желудок сжимается от отвращения. Я думаю о Нандоре; его пальцы всё ближе к ножу. Вспоминаю о том, что сказал мне Гашпар в ту самую первую ночь у Чёрного Озера: «Силы он желает больше, чем чистоты, и хочет найти способ выиграть войну». Я вспоминаю отца, стоящего по колено в свиной крови. На миг вспоминаю Котолин, её лицо, озарённое синим пламенем. Это докажет её правоту навсегда. – Но ты всё ещё можешь получить мою силу. Мою магию.

Смятение тенью покрывает лицо короля, и в следующий миг это лицо светлеет озарением.

– Ты присягнёшь на верность короне.

– Да. – Рокот крови в висках так громок, что я едва слышу, как произношу это слово. – Моя сила принадлежит тебе, покуда ты выполняешь свою часть нашей сделки.

– Клянусь Принцепатрием, единым истинным и всемогущим Богом, что пока ты на моей службе, ни Кехси, ни Йехули Жигмонду не причинят вреда, – рука короля Яноша вздрагивает в моей хватке. – Как тебя зовут, волчица?

Помню, как Гашпар спрашивал меня о том же, когда озёрная вода плескалась у наших сапог. И когда я называю имя королю, такое чувство, будто я вручаю ему что-то хрупкое и драгоценное, как собственный отрезанный язык.

– Ивике, – говорю я. – Меня зовут Ивике.

Король опускает голову, заглатывая моё имя.

– Клянёшься ли ты, Ивике из Кехси, защищать корону Ригорзага? Стать моим мечом, когда в моей руке нет клинка, и говорить моим голосом, когда я буду молчать?

– Да. – Меня удивляет, как легко этот обет слетает с моих губ – словно тлеющий уголь из очага. – Клянусь.

– Чтобы превратить эту клятву в истинный патрифидский обет, ты должна преклонить колени.

Бросаю взгляд на Лойоша, чей взгляд буравит мою спину.

– Сначала отзови своих псов.

– Отставить, – приказывает король Охотникам.

Очень медленно Лойош опускает клинок. Фарентс рядом с ним делает то же самое, но я слышу, как он бормочет что-то похожее на проклятие, близкое к предательству.

Ослабляю хватку на запястье короля, и нити Эрдёга отпускают его. Кожа Яноша скользкая от пота и покраснела в том месте, где я его держала; там остались четыре следа ожога длиной и шириной с мои пальцы. Останавливая взглядом и короля и Охотников, я опускаюсь перед ним.

– Отец, это безумие, – раздаётся голос Нандора. Слова выскальзывают сквозь белоснежные зубы.

Раздаётся одобрительный ропот гостей – тех, у кого не отвисла челюсть настолько, чтобы не лишиться дара речи.

Король наклоняется, чтобы поднять украшенную жемчужной эмалью рукоять клинка; длинные рукава метут по каменному полу. Он закрывает глаза, и другой клинок, мерцая, вылетает из рукояти – словно дерево, стремящееся к солнцу. Интересно, что бы подумала Вираг, увидев ненавистного короля, пронизанного языческой магией. Интересно, что бы она подумала, если б увидела меня, коленопреклонённую под его клинком. Впрочем, последнее бы её не смутило. Если она меня чему-то и научила, так это тому, как стоять на коленях.

Король Янош кладёт свой меч сначала на одно моё плечо, потом на другое. Я едва чувствую касание клинка. Всё, что я ощущаю, – это успокаивающееся сердцебиение, словно колесо нашло свою колею. Меня изгнали к Охотникам, но я выжила. Я прибыла в столицу, но не встретила судьбу своей матери. Я жива, несмотря на то что многие желали мне смерти – и язычники и патрифиды. Я чувствую себя так, словно выползла из какой-то чёрной бездны – глаза сверкают и дико горят, когда их впервые заливает свет. Тяжесть чужого отвращения спадает с меня, как распахнутый плащ. Здесь, в столице, их слова и удары их плетей не достанут меня, и это я удерживаю волков подальше от дверей Кехси. Даже с этим обетом, связывающим меня с королём, моя жизнь теперь принадлежит мне больше, чем когда-либо прежде. Она – моя, чтобы распоряжаться ею по своему усмотрению. Она – моя, чтобы потерять её по глупости, если я того пожелаю.

Гашпар смотрит на меня, потрясённо побледнев, но его больше не должно волновать, чем я занимаюсь. Нандор вскакивает со своего места и выходит из комнаты; звук его быстрых шагов гулко отдаётся по холодному камню. Когда я снова поднимаюсь, то едва слышу плач патрифидов.

Лойош снова ведёт меня в темницу, где держат моего отца.

Достаю из своей старой камеры волчий плащ – он сырой и грязный, волчьи зубы почернели,