Русский всадник в парадигме власти - Бэлла Шапиро

Петр I познакомился с этой системой во время Великого посольства[857]; он интересовался ею и впоследствии: «конницу и пехоту, после цесарской войны, не обучают ли европским обычаем [при дворе салтанова величества] ныне, или намеряются впредь?» — желал знать государь[858]. Московиты учились у немцев еще с первых лет XVII в., как в лютеранских церковно-приходских школах, так и частным образом. Как уже отмечалось, с началом военных реформ обучением новобранцев занимались саксонские кавалеристы, принятые на русскую службу.

На волне интереса к немецкой образовательной системе в самом начале 1705 г. царским именным указом для «бояр и околничих и думных и ближных и всякого служилого и купецкого чина детей их»[859] в доме боярина В. Ф. Нарышкина на Покровке была открыта еще одна немецкая школа «для общия всенародные пользы»[860]. Руководил школой лифляндский пастор И. Э. Глюк — переводчик, книжник и просветитель, близкий к царю[861]. Плененный при взятии русскими войсками Мариенбурга в августе 1702 г., первоначально он был направлен в Посольский приказ «для государева дела»[862]. С января 1703 г. Глюк числился на русской службе и получал жалованье. В феврале того же года ему были переданы ученики немецкой профессиональной языковой школы, существовавшей при Посольском приказе, где обучали «русских детей европским языкам»[863] для государственной службы.

С передачей школы Глюку ее концепция была изменена, и учебная программа расширилась за счет общеобразовательных и общеразвивающих дисциплин. Целью стала не узкая прикладная подготовка, а разностороннее светское образование. «Заведены школы разных языков учиться, и просто назвать академия, и кавалерских наук на лошадях, и на шпагах, и бандире[864], и музыке, и инженерству»[865], — отметил в своем дневнике появление первой отечественной гражданской школы царский сподвижник Б. И. Куракин.

По указу от 7 марта 1705 г. в школу принимали недорослей «всякого состояния» возрастом от 12 лет. Ученики делились по возрастам на 3 группы. Кавалерийское искусство изучали все без исключения; курс верховой езды и дрессировки лошадей «Рыцарская конная езда и берейторское обучение лошадей» преподавал военный инструктор Иоганн Штурмевель (Johann Sturmwell)[866]. «Конский учитель, охотников от первых детей научает кавалиерским чином ехати, и лошадей во всяких школах и манерах умудрити»[867], — гласило «Приглашение к российским юношам аки мягкой и к всяческому изображению угодной глине», рекламный проспект, составленный пастором к открытию школы. «Приглашение» сопровождалось приложением «каталога учителей и наук».

О действительном положении дел мы знаем немного. Не сохранилось документа, который подтверждал бы объявленные программу и преподавательский состав. Сам «конский учитель» не упоминается ни в расписании уроков, ни в школьной платежной ведомости[868]. Можно только предположить, что учитель-немец преподавал по методам, принятым в рыцарских академиях его отечества[869], а качество обучения было достаточным для невысокого по европейским меркам московского уровня. Минимальная программа обучения в первые годы XVIII в. включала в себя подъем в галоп по сигналу трубача, смену аллюра, разворот из походной колонны в шеренгу для атаки, сомкнутый строй «колено в колено», вольтижировку с оружием, искусство рубки и конное фехтование[870].

Достоверно известно, что школа располагала собственной конюшней и в ее бытность на Покровке, и позднее, когда после пожара в сентябре 1707 г. она была переведена на Новгородское подворье на Ильинке. Упоминаний о наличии в школе собственного манежа нет, в том числе и среди подробного описания ее благоустройства[871], но известно, что имелся обширный двор, где вполне мог разместиться плац для занятий.

Собственных лошадей «для всяких повозок»[872] школа получила в 1706 г., когда ей были выделены из дворцовой канцелярии две лошади. К началу 1706 г. относится прошение школы иметь «шесть лошадей общих» и «конюшню деревянную взамен каменной»[873]. В марте 1706 г. по царскому указу было велено купить четыре лошади «учителям для их нужд», в том числе две по 10 р. и две по 8 р. (стоимость лошади для рекрута в те годы равнялась 12 р.[874]), «а также и строение»; но в июле того же года «четырех лошадей велено взять из Дворцовой канцелярии, которые в той канцелярии по вышеписанной цене есть… а буде в той канцелярии и конские кормы, сено и овес, есть, и тех лошадей прислать и с кормами, по скольку иным таким же лошадям тех кормов дают»[875].