Кесари и боги - Вера Камша

– Я не счел нужным видеть остальных, – громыхнула статуя, – они того не сто?ят.

– Тем не менее вы в присутствии свидетелей признали, что предъявленные вам обвинения справедливы.

– Нет, – отрезал Хенилья, – я счел возможным подтвердить то, что под пыткой выдал слуга, но не считаю сделанное преступлением, хотя в то время я и сожалел о гонце, а о лошади сожалею и теперь. Тем не менее это было необходимо. Жертвуя малым во имя великой цели, мы поступаем правильно и разумно.

– Так почему ты не сказал об этом королю, своим солдатам, монахиням, наконец?! – взорвался Альфорка, а Лихана грустно кивнул головой.

– Брат Хуан, – командор всем корпусом развернулся к Хайме, тяжело вздохнул, оседая, гравий, – я готов ответить на ваши вопросы. Я даже рад, что Святая Импарция будет знать все. Вы заслужили правду, ценой жизни скрывая то, что осчастливило бы врагов Онсии. Я поступил бы недостойно, не явившись на ваш вызов, и я прощаю вам некоторую горячность. Вы были одурманены, к тому же услышанное касалось вас лично.

– Да, – подтвердил де Реваль, – это касалось меня лично, но не вам говорить о прощении.

– Моя совесть чиста. – Два светлых луча полоснули по истоптанному берегу. Откуда в предателе этот свет? Этот свет и эта уверенность?! – Я жил во славу Господа и моего короля, слышите, вы? Ничтожества, призвавшие на помощь полудохлых ублюдочных божков! Как же я счастлив, что могу бросить вам в лицо правду…

– При жизни ты предпочитал ее скрывать. – Глаза статуи слепили, но коршуны могут смотреть на солнце, а на гербе де Гуальдо было и первое, и второе. – Ты боялся за свою славу, Хенилья. Ведь она была грязной и краденой, а тебе нужны были блистающие доспехи, титулы, земли, молодая жена…

– Дон Диего! – прикрикнул Хайме. – Замолчите. Дон Гонсало, почему вы пошли на преступление?

– Почему? – Мраморные губы медленно раздвинулись в улыбке, черные складки на лице стали жестче и безжалостней. Еще безжалостней. – Извольте, брат Хуан, я отвечу, хотя не сомневаюсь, что вы и сами догадались. Вы, в отличие от тех, кто рядом с вами, умны. Сейчас умны, но семнадцать лет назад вы подражали своему родичу и повторяли глупые шутки его офицеров. Как вы называли меня тогда?

– К чему это? – не понял Лихана, но командор говорил только с импарсиалом.

– Вы называли меня старым занудой, – проревел истукан в ночное небо, – вы не желали меня слушать! Ваши головы были заняты пирушками, охотой и женщинами, вы не видели, что на пороге война, и вы к ней не готовились! Нет, вы могли глупо и красиво сдохнуть, но не победить, а я знал, как надо! Я предупреждал, говорил, писал, бился головой об стену, а меня сплавили в захолустный гарнизон командором!

Еще бы, ведь последняя глупость в устах любого пустоголового гранда заслуживает внимания, а провинциал без протекции может лишь чушь молоть! Молодые недоумки злились, когда я делал из них солдат и заставлял служить, а не шляться по девкам. Я превратил гарнизон Сургоса в образцовый, но кто это заметил?! Никто… Король верил мирному договору, гранды валяли дурака, а армия погибала без единого выстрела. Я видел, что Онсия идет ко дну, я знал, как ее спасти, но не мог ничего!

Вы слышали, что говорили «белолобые»? Им была нужна война, и они ее получили, но по моим нотам! Да, я мог выбить эту мразь еще в горах, но что бы это дало? Героем опять стал бы гранд и родич короля в придачу. Конечно, ведь это он нашел врага и полез бы впереди всех со шпагой, а я опять был бы никем… Вьючным мулом!

Чтобы разбудить короля и Онсию, нужна была встряска. И такой встряской стал бы разгром монастыря, уничтожение налетчиков и бросок на Виорн. И что в сравнении с этим младший сын горного бирюка и толпа баб, которые не стоят доброго слова, что лишний раз доказала Мария! Эту цену было можно и нужно заплатить за величие Онсии, и я ее заплатил.

Кто же знал, что хитано найдут гонца раньше времени? Я как чуял, хотел избавиться от проклятого адуара, но наши дворяне не могут без хитанских шлюх и фламенко… Губернатор намекнул мне, что адуар под его защитой, и я это проглотил… Я сорок лет глотал поучения и оскорбления дураков и ничтожеств, меня соизволили услышать, только когда я швырнул к ногам короля ключи от Виорна. Мне дали армию, но посадили на шею напыщенного осла, который знал свою родословную от Газдрубала и ни дьявола не понимал в том, что ему поручено…

– И он весьма своевременно упал с лошади и разбился, – закончил за Хенилью импарсиал. – Это было большой удачей для Онсии. Еще одной большой удачей…

– К черту того, кто прикончил де Фару, – рванулся вперед Альфорка, – но мы… Мы не для того умирали, чтобы эта каналья взгромоздилась на белую лошадь.

– Как оказалось, именно для того, – поджал губы Себастьян, – и еще для того, чтобы уцелело тысячи полторы женщин.

– И возблагодарили за спасение Орла Онсии, – хохотнул Мануэль. – Стервятник ему больше подходит!

– Тем более что монастырь спас капитан Бертильо, поднявший гарнизон без приказа, – холодно уточнил Лихана. – Вы сделали то, в чем обвиняете других, Хенилья, – присвоили чужие заслуги.

– Молчать! – каменная туша подалась вперед.

Нет, Лихана не отступил, просто не всем дано в упор смотреть на солнце.

– Он одержим, – прошипел хаммерианин, – одержим сатанинской гордыней, а мы… Мы стали его орудием.

Истукан беззвучно сжал эфес древнего меча, нависая над Альфоркой. Он и при жизни был выше многих, теперь же стал огромным.

– Я знаю про вас все, – рокотал командор. – Ваша слава – случайность, везение, доставшееся балбесам. Уцелей вы, и где б вы были сейчас? По Лихане с его делишками плакала Супериора, Альфорку прикончили бы в какой-нибудь драке, Доблехо женился б на деньгах, а ваш Ригаско до сих пор бы махал шпагой, изменял жене и загораживал своим титулом дорогу тем, кто не имел счастья родиться в короне. Ваш обожаемый гранд лез туда, куда никто не просил, и только мешал, но его слушали. Его, а не меня, хотя я понимал в сто раз больше титулованного болвана! Великий герой! Как же… Не видевший дальше своего носа полковник, сбежавший от беременной жены поохотиться. Что бы от вас всех осталось, кроме надгробий, если б не я? Если вас и вспомнят, то рядом с именем Хенильи!

– Хватит! – На самом деле, хватит. Говорите, человек не справится с камнем? Справится, если он – человек, а камень – падаль! – Тех, кто не может ответить, оскорбляют только трусы и завистники. Ты – завистливая дрянь, Хенилья, в этом твоя беда. И не только твоя. Я рад, что избавил от тебя Онсию, постараюсь избавить ее и от твоей славы. Она воняет падалью.

– Другой славы нет, – глаза командора разгорались все ярче, – и быть не может. Брат Хуан это подтвердил, скрыв твой донос. Святая Импарция и впредь заткнет пасть всем, кто поднимет руку на мою славу, а мертвым, отринувшим святой крест, дорога в золу! Я мог бы раздавить тебя, как червя, но я хочу увидеть тебя на костре. Тебя и шлюху, которую я поднял из грязи…

Бой против того, кто уступает в мастерстве, но превосходит в силе и в придачу неуязвим… А ты уязвим и знаешь, что живешь ровно столько, сколько способен сражаться… Безнадежно? Что ж, в этом даже есть своя прелесть. Бой длиною во всю оставшуюся жизнь – для этого стоило раз за разом выживать.