План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941-1945 - Алан Кларк

На этот раз Паулюс решил нанести лобовой удар против самого сильного пункта противника – трех гигантских зданий Сталинградского Тракторного завода, «Баррикад» и «Красного Октября», находящихся в северной половине города и стоящих друг за другом в нескольких сотнях футов от волжского берега. Это должно было стать самым жестоким и долгим из пяти сражений в разрушенном городе. Оно началось 4 октября и продолжалось почти три недели.

Паулюс был усилен рядом различных специальных войск, включая батальоны полиции и саперов, подготовленных для ведения уличных боев и подрывных работ. Но, хотя русские были в значительном меньшинстве, они оставались непревзойденными мастерами в тактике борьбы за каждый дом. Они усовершенствовали применение «штурмовых групп» – небольших отрядов с различным вооружением: легкими и тяжелыми пулеметами, автоматами, гранатами, противотанковыми пушками. Они оказывали друг другу поддержку в молниеносных контратаках. Они разработали создание «мертвых зон» – заминированных домов и площадей, к которым защитники знали все подходы и к которым направлялось продвижение немцев. «Опыт учит нас, – писал Чуйков, – подбираться к самим позициям врага; двигаться на четвереньках, используя воронки и развалины; выкапывать окопы по ночам, маскируя их на день; сосредоточиваться для атаки тайком, бесшумно; нести автомат на плече; брать с собой 10–20 гранат. Тогда выбор времени и элемент неожиданности будут ваши.

…Врывайся в дом вдвоем – ты да граната; оба будьте одеты легко – ты без вещевого мешка, граната без рубашки; врывайся так: граната впереди, а ты за ней; проходи весь дом, опять же с гранатой – граната впереди, а ты следом…

Здесь вступает в силу неумолимое правило: успевай поворачиваться! На каждом шагу бойца подстерегает опасность. Не беда – в каждый угол комнаты гранату, и вперед! Очередь из автомата по остаткам потолка; мало – гранату, и опять вперед! Другая комната – гранату! Поворот – еще гранату! Прочесывай автоматом! И не медли!

Уже внутри самого объекта противник может перейти в контратаку. Не бойся! Ты уже взял инициативу, она в твоих руках. Действуй злее гранатой, автоматом, ножом и лопатой! Бой внутри здания бешеный. Поэтому всегда будь готов к неожиданностям! Не зевай!..»

Медленно, колоссальной ценой немцы пробивались в огромные здания, через цеха, вокруг замерших станков, через литейки, сборочные цеха, заводоуправления. «Господи, зачем ты бросил нас? – написал лейтенант из 24-й танковой дивизии. – Мы сражались за единственный дом целых пятнадцать дней, используя минометы, гранаты, пулеметы и штыки. Уже к третьему дню 54 немецких трупа лежали в подвалах, на лестнице, на площадках. Фронт – это коридор между выгоревшими комнатами; это тонкий потолок между двумя этажами. Помощь приходит из соседних домов через пожарные лестницы и дымоходы. Все время идет бой с полудня до ночи. От этажа к этажу, с почерневшими от пота лицами мы забрасываем друг друга гранатами посреди взрывов, тучи пыли и дыма, кучи штукатурки, потоков крови, обломков мебели и человеческих останков. Спросите любого солдата, что такое полчаса рукопашной борьбы в этом бою. И представьте Сталинград: 80 дней и 80 ночей рукопашных боев. Улица измеряется не метрами, а трупами…

Сталинград уже не город. Днем это огромное облако пожара, слепящего дыма; это огромная топка, освещаемая отблеском пламени. А когда наступает ночь, собаки бросаются в Волгу и плывут изо всех сил к тому берегу. Сталинградские ночи наводят на них ужас. Животные бегут из этого ада; самые крепкие камни долго не выдерживают; только люди выносят это».

К концу октября позиции русских в Сталинграде уменьшились до нескольких каменных островков, не более 300 ярдов в глубину, примыкавших к правому берегу Волги. «Красный Октябрь» захватили немцы, покрыли своими убитыми каждый метр площади заводских цехов. «Баррикады» были наполовину потеряны для русских, где на одном конце литейного цеха находились немцы, а против них – пулеметы русских в остывших печах на другом конце. Защитники Тракторного оказались расколоты на три группы.

Но эти последние островки сопротивления, закаленные в горниле беспрерывных атак, были непобедимы. 6-я армия была истощена, точно так же измучена и обескровлена, как и дивизии Хейга под Пасхенделе ровно четверть столетия назад. По чисто военной оценке, новое «наступление» в городе было немыслимо. Если бы группа армий «Б» имела нужную численность, то правильным действием было бы нанесение удара по Воронежу и отвод Донского фронта, начиная с его северного конца. Но у нее не было столько людей; весь вермахт страшно растянулся по фронту, который удлинился почти вдвое с начала летней кампании. 6-я армия находилась в том особо опасном положении из-за того, что была более слабой армией, не имевшей для компенсации своей слабости ничего, кроме «инициативы». Как только будет потерян темп, опасность особенно обострится.

Но этими рассуждениями, конечно, можно было бы оправдать два совершенно разных решения. Первое, очевидное, диктовало немедленный отход: сразу уменьшатся потери, и будет занят глубокий «зимний рубеж» на много миль в тылу по реке Чир, а может быть, даже по Миусу. Альтернативой, которая как раз может часто убеждать солдат, был знакомый «урок» Ватерлоо и Марны – что «последний батальон решает исход сражения». Немцы, видевшие, как неделя за неделей их солдат всасывает в себя эта адская воронка, не могли не думать о том, что и русские несут такие же потери. Для многих, и особенно для Гитлера, сравнение с Верденом было неотразимым аргументом. Когда какое-то место приобретает значение символа, его потеря может подорвать волю защитников, независимо от его стратегической ценности. В 1916 году мясорубку Фалькенхайна остановили в тот момент, когда еще один месяц уничтожил бы всю французскую армию. Под Сталинградом на карту была поставлена не только воля русских, но и мировая оценка мощи Германии. Отступить с поля битвы значило признать поражение. Оно могло быть приемлемо для хладнокровного и объективно мыслящего военного специалиста, но оно было немыслимо «в космической ориентации мировых политических сил», как мог бы выразиться Шверин фон Крозиг.

Отношение Гитлера, может быть, могло бы измениться (хотя это только предположение), если бы он получал точные разведывательные сведения вместо вводящих в заблуждение данных, которые направлял Паулюс. Из вполне понятного желания оправдать свои требования подкреплений и подчеркнуть всю тяжесть своих задач 6-я армия имела привычку сообщать о целых русских дивизиях там, где находились только полки или даже батальоны, автоматически считая, что где-то близко должна быть и своя дивизия, коль скоро идентифицирована какая-то ее часть или подразделение. Благодаря количеству сборных частей, которые Чуйков соединял в отдельных очагах, эта привычка немцев приводила к пятикратному превышению оценочной численности. Это заблуждение не только заставляло немцев верить, что они уничтожают русских быстрее, чем те их самих, но и зачеркивало вероятность русского контрнаступления, как якобы не имевшего резервов. Другой серьезной ошибкой, ответственность за которую должны поровну делить Паулюс и Вейхс, было невнимание к румынским силам на флангах. Уже то было плохо, что эти уязвимые позиции пытались защищать силами частей, которые были недостаточно оснащены и уже показали, насколько они уступают русской пехоте. Непростительно было и то, что командиры не обращали внимания на взаимодействие разведки на всех уровнях и на периодические предупреждения, поступавшие от румын.