Любить монстра. Краткая история Стокгольмского синдрома - Микки Нокс

Взгляд натыкается на клетку с хомяком. Похоже, он больше не увидит своего настоящего хозяина.

– В чем дело? – спрашивает она и настороженно смотрит на меня. Кажется, ждет, что я снова потащу ее в подвал. Я не психопат, понимаете, я просто не могу ее отпустить. Не могу.

– Ничего, – говорю я. – Просто… С Бонни лежал мальчик, Ифти, он… хозяин хомяка, в общем.

Передо мной несколько папок с эскизами Бонни и рюкзак с ворохом бесполезного мусора. Денег нет. Ровно сорок пять евро. Это сложно назвать деньгами. Я просто хотел быть кому-то нужным. Хотел сделать что-то хорошее, понимаете?

Она с интересом слушает про Ифти, а потом просит у меня зачем-то планшет. Набирает что-то в поисковике, затем начинает озираться по сторонам. Наконец, ставит планшет на стол. Вижу, что там включена фронтальная камера. Ей что-то не нравится. Она идет к стопкам книг в углу и собирает все книги большого формата.

Теперь планшет стоит на стопке альбомов по искусству. Точнее, на книге о жизни Пикассо, которая венчает эту стопку. На обложке один из знаменитых портретов самого продаваемого художника века. Или это про Дали? Не знаю.

– Расскажи все людям. Тебя все равно ищут, а это поможет Ифти. Если все правильно сделать, хоть что-то на его операцию соберем, – говорит она.

– Ты хочешь, чтобы я рассказал про Ифти? Зачем? – не понимаю я.

– Ты сказал, что никто не хочет давать денег на его операцию. Это трогательно. Людям захочется быть не такими, как все. Они встанут на сторону самого красивого и самого обиженного.

– На мою? Знаешь, твои слова радуют, но вряд ли кто-то еще так подумает.

– Просто сядь, приставь ко мне пистолет и дай чистосердечное признание, – говорит она.

– Ты говорила, что никогда нельзя ни в чем признаваться. Я слушал.

– Да. Но тебя все равно уже ищут, – говорит она. – Это же не прямой эфир. Сядь и скажи все, что вздумается. Не понравится, удалим.

Она нажимает серый кружок в углу экрана. Теперь внизу ведется отсчет времени. Вот уже записано три секунды, четыре… Я так и продолжаю стоять и смотреть то на планшет, то на хомяка.

Я сажусь. Она смотрит куда-то в никуда. Неуклюже приставляю пистолет, без патронов, конечно. Она осторожно поправляет его и обхватывает себя руками. Так, будто у нее болит живот.

– Меня зовут Микки. Несколько дней назад я ограбил банк и взял в заложницы дочь главного врача больницы, в которой лежала моя сестра. Это случайно произошло. Вернее, почти случайно. Мне нужны были деньги на операцию Бонни. Мне не одобрили кредит, а тут вошли инкассаторы… Это казалось последним шансом. А я всегда верил в последние шансы. Верена Вибек стала неожиданной удачей. Благодаря тому что я взял ее в заложницы, Бонни сделали операцию. Мой друг украл деньги. Бонни умерла. И я не раскаиваюсь в содеянном. Я мог бы перестрелять десяток человек, если бы это спасло жизнь Бонни. Но чуда не произошло. Все, что поначалу кажется чудом, приводит тебя в еще большую задницу, чем та, в которой ты был раньше. А теперь в той палате остался лежать маленький мальчик. Ифти. Он не настолько хорошенький, чтобы найти деньги на его операцию. Это, кстати, его слова. Он толстый, любит бургеры и хомяков. Откуда-то из Индии. Это не модная страна, знаю, африканцы популярнее. У него осталась всего пара дней, а денег на операцию никто так и не дал. У него нет родственников, которые готовы перестрелять всех к черту, только чтобы он жил. Ему тоже не повезло, но он пока еще жив. Вы все еще верите в чудеса? Он, кажется, больше нет. Это все, что я хотел сказать.

Когда я произношу последние слова, Верена чуть дергается и с опаской смотрит сначала на меня, потом на пистолет.

– Он не заряжен, – говорю я ей.

Она кивает и медленно тянется к планшету, чтобы выключить запись. Ставит на повтор. Звук моего голоса совсем не такой, как я думал. Глухой, резкий, слова какие-то неправильные. Она ставит на повтор и молчит.

– У меня такого не будет, – говорит она.

– Ты о чем? – не понимаю.

– Никто не будет меня спасать, – поясняет она и смотрит на меня своими новыми бирюзовыми глазами. Я хочу сказать, что убью каждого, кто попытается ее обидеть, что сделаю все для нее, если только она будет рядом. А если не будет, я буду искать ее. Да. В этот момент я понимаю, что она имела в виду меня. Она хочет, чтобы ее попытались спасти от меня.

Верена подгружает ролик в онлайн-программу по нарезке видео. Убирает все, что ей кажется лишним. Включает на повтор и смотрит.

– Может, мне линзы другие надеть? – спрашивает она. На полном серьезе. Это смешно. Правда.

– Это видео даже не посмотрит никто, успокойся, – говорю я.

– На мой взгляд, поинтереснее котиков, – задумчиво говорит она и публикует видео на Ютубе. Медлит еще пару секунд и отправляет ролик на почту одного из новостных порталов.

– Нам пора уходить, – напоминаю я.

– Куда? – спрашивает она, сосредоточенно поправляя хэштеги.

– Для начала куда-нибудь выпить.

Когда мы уже возле машины, я оказываюсь в опасной близости от нее. Не заметил. Случайно. Верена складывает руки в жесте, очень похожем на молитвенный, опускает голову и делает шаг назад. Она все время делает шаг назад, когда кто-то оказывается слишком близко. Она боится людей точно так же, как я боюсь себя. И наоборот. Да. У нас обоих большие проблемы с головой.

8. Сквот

Верена

Мы выходим на улицу, и я оборачиваюсь, стараясь запомнить это место. «Бункер» – это двухэтажное заброшенное здание возле дороги. Слева и справа лес. Строго перед домом – шоссе. Настоящее логово маньяка.

– Людей не люблю, – поясняет он, следя за моим взглядом.

– В смысле, не умеешь их готовить? – интересуюсь я.

– В смысле, мне негде было жить. Нашел вариант в одной коммуне отщепенцев, захвативших дом неподалеку. Ну, знаешь, типа сквот. Пожил там, а потом сюда перебрался.

– Куда мы поедем? – спрашиваю я, когда мы уже сидим в его машине. Маленький черный «фольксваген» лет примерно десяти.

– В место, где ни хрена нет, – отвечает он. – Оно как-то соответствует моему душевному состоянию.

– Сквот? – спрашиваю я, пробуя на вкус незнакомое слово.

– Да. Там его ребята в нечто вроде клуба для своих переделали, – кивает Микки.

Я вспоминаю разговор возле больницы отца. Я и Анкель обсуждаем планы на вечер. Мы собираемся в какой-то бар, в котором не принимают кредитки. «Там вообще ни хрена не принимают», – говорит он, и мы идем к банкомату… Шанс небольшой, но есть. Да и вообще, оттуда точно можно будет сбежать. Заорать. Если это бар, там будут люди.

– А это место… Оно ведь недавно стало модным, да? – заискивающе спрашиваю я.

– Модное – это громко сказано, но да. Там и «золотая молодежь» стала появляться, – отвечает он и поворачивает ключ зажигания. Старенький «фольксваген» начинает тихо урчать, словно благодарит хозяина за намечающуюся прогулку.