Цена посвящения - Олег Маркеев

В себя пришел от резкого удара по подошвам. Вскинулся от боли, хотел бежать, но цепкие пальцы стиснули предплечье.

— Привет, братишка. Что-то я тебя не знаю.

Дикарь, еще не пришедший в себя от неожиданности, ошарашенно уставился на человека в синей рубашке и фуражке с ярко блестевшей на солнце кокардой.

— Что молчишь, звереныш? — Человек тряхнул Дикаря. — Ну пойдем знакомиться.

Он поволок Дикаря за собой. Держал, сволочь, не обхватив предплечье, а защемив рукав вместе с мышцей. Было очень больно, но Дикарь терпел. До красных кругов в глазах хотелось ударить пяткой под колено мужчине, чтобы ослабил хватку, потом вырвать руку и локтем заехать ему под ребра, а уж потом, когда сломается пополам, прицельно — локтем в горло.

Но Дикарь запретил себе даже думать, как это будет сладко, а главное, справедливо — убить того, кто лишает тебя свободы.

В Городе просто так убивать нельзя, вдруг понял Дикарь. Это Закон. Такой же неоспоримый, как и закон Леса. Хочешь жить в Городе, спрячь до поры когти.

Он заставил себя улыбнуться.

— Ты откуда такой взялся, звереныш? — небрежно спросил милиционер.

— Из Леса, — ответил Дикарь.

Милиционер заржал и еще больнее стиснул кожу на предплечье, Дикарь цыкнул от боли, но улыбку с лица не убрал.

— Пощерься, пощерься, звереныш, — процедил милиционер. — Сейчас придем, хохотать будешь.

Он привел Дикаря в помещение, пахнущее сапогами, хлоркой и той особой вонью, что исходила от стаи двуногих собак: смеси гнилой еды, затаенной злобы и нечистого тела.

Узкий коридор отделял комнату со стеклянной стеной от клетки с единственной длинной скамейкой. На скамейке в самом углу, нахохлившись, сидел человек в грязной одежде. От него воняло мочой и перегаром.

— Петров, ешкин кот, принимай пополнение!

Милиционер подтолкнул Дикаря к клетке.

В комнате тяжело затопали сапоги. Распахнулась дверь.

Толстый милиционер пил воду из пластиковой бутылки. Увидев Дикаря, он оторвал горлышко от губ, смачно рыгнул и спросил, обращаясь к тому, кто привел Дикаря:

— Это еще что за чудо природы?

— А хрен его знает! Не из команды Таракана, это точно. Кто у Таракана прописан, я всех знаю. Новенький, наверное.

— Ты откуда? — на этот раз толстый обратился к Дикарю.

— Во, он щас скажет! Уссышься от смеха. — Милиционер больно щипнул Дикаря за бицепс. — Ну, что молчишь, звереныш? Отвечай товарищу капитану.

— Я из Леса. Я в Лесу жил, — ответил Дикарь.

Товарищ капитан хлебнул из бутылки, рыгнул в кулак и укоризненно посмотрел на того, кто привел Дикаря.

— Умеешь ты, Митрохин, проблемы на голом месте создавать. На кой нам здесь этот малохольный?

— А чё я? Мне сказали малолеток погонять. Я и гоняю. Их там, как мух на дерьме. А я чё, крайний? Балашова у нас по малолеткам, вот пусть она и мудохается. А то, чуть что, так Митрохин.

— Балашовой сегодня нет и не будет. — Капитан с ног до головы осмотрел Дикаря. — В сумке — что, проверял?

— Не проблема.

Митрохин сорвал с плеча Дикаря холщовую сумку, высыпал содержимое на тумбочку, стоявшую у калитки в клетку.

Посыпались два яблока, полбулки хлеба, пластиковая бутылка с водой и надкусанная палка колбасы. Потом ворохом упали мятые книжки и свернутые в трубочки газеты. Наконец, гулко цокнул нож.

Митрохин сначала радостно вцепился в него, а затем разочарованно бросил поверх газет. Нож был не тот, охотничий, с ладной ручкой и толстым клинком. Его Дикарь выбросил, сообразив, что с ножом, входившим в человеческую плоть, к людям заявляться нельзя. Этот был обычный перочинный, с почерневшим лезвием да еще отколотым острием.

— Макулатуры тебе зачем столько? — спросил капитан.

— Задницу подтирать, — за Дикаря ответил Митрохин.

— Я читать люблю, — сам за себя ответил Дикарь.

Он действительно читал все подряд, сам удивляясь проснувшейся жадности. В дороге подбирал все — книги, журналы, обрывки газет. Изголодавшаяся память впитывала прочитанное без остатка. Дикарь, раз пробежав глазами страницу, мог без труда наизусть воспроизвести каждое слово. Но выбросить не хватало сил. Что-то было в этих покрытых буковками листках. От них внутри появлялась какая-то новая, еще ему незнакомая сила и странное чувство удовольствия. Будто наелся до отвала. Дикарь не мог выбросить книжки, как раньше не мог бросить остатки пищи.

Капитан как-то по-новому посмотрел на Дикаря.

— Ну-ка зайди! — бросил он и прошел к себе в комнату.

Митрохин толкнул Дикаря к распахнутой двери.

Внутри комнаты стоял странной формы металлический стол с телефонами. Еще два, обычных деревянных, пристроились вдоль стен.

Капитан уже сидел сбоку одного из них, вытянув толстые ноги. Он еще раз с ног до головы осмотрел Дикаря.

Дикарь понимал, что выглядит оборванцем.

Одежду, в которой жил в Лесу и с которой сроднился, пришлось сбросить. Меняя поезда, он время от времени выпрыгивал на пустынных перегонах, таясь, брел до человеческого жилья, воруя там еду и кое-что из одежды. Редко когда удавалось раздобыть что-то впору.

— Вшей, наверное, на тебе немерено, — произнес, окончив осмотр, капитан.

Он ошибался. В Лесу Дикарь выучился сражаться с паразитами каждую свободную минуту. Иначе погибнешь еще раньше, чем от голода. В дороге он купался в реках, стирал одежду и до хруста высушивал ее на костре.

— Как звать? Только не ври, я проверю.

Дикарь назвал себя и без запинки, упреждая следующий вопрос, — домашний адрес.

За спиной саркастически крякнул Митрохин.

— Не врешь? — спросил капитан.

— Нет. Зачем мне обманывать? Я долго в Лесу жил. Теперь хочу жить дома. У меня дом есть, как у всех.

Капитан поболтал в бутылке остатки воды. Одним махом допил. Встал, отстранив Дикаря, прошел к столу с телефонами. Снял трубку, набрал номер.

— ЗИЦ? Дежурный по Ярославскому. Капитан Петров. Пробей-ка мне, — он назвал фамилию имя и отчество Дикаря. Прибавил: — На вид лет тринадцать.

— Четырнадцать, — поправил его Дикарь.

Капитан ждал, почесывая жирную складку за ухом.

— Что?!

Он оглянулся, выпучив глаза на Дикаря.

Потом началась суета, от которой у Дикаря пошла кругом голова.

Комната как-то незаметно наполнилась людьми. Кто в форме, кто одет, как обычные люди. Но все они лезли с расспросами, теребили за рукав, заглядывали в лицо Дикарю. Их дыхание пахло табачным перегаром и плохой едой.

В конце концов ему стало плохо. Он свернулся в комок на стуле и закатил глаза. Сквозь звон комарья, залепивший уши, едва слышал голоса людей. Раз за разом они повторяли «без вести пропавший, без вести пропавший».