Любви подвластно все - Джулия Энн Лонг

Оливия невольно улыбнулась. Но улыбка ее тут же погасла – она снова взглянула на неотвратимо приближавшийся корабль и подумала о своей неотвратимо приближавшейся свадьбе.

Какое-то время они с Лайоном молча смотрели друг другу в глаза. Внезапно он протянул руку и с легкой улыбкой заправил ей за ухо прядь выбившихся черных волос. Потом спросил:

– Ты его любишь, Оливия?

Сердце ее снова болезненно сжалось. Она понимала, что слишком долго медлит с ответом, но ей хотелось найти самые правильные, самые точные слова.

– Возможно, со временем я смогла бы его полюбить, – ответила она наконец.

– Другими словами… нет. Ты его не любишь. Но ведь это будет легко, не так ли? Я имею в виду – жить с Ланздауном. И этот твой брак осчастливит всех, кто тебя окружает, верно?

Оливия пристально вглядывалась в лицо Лайона, пытаясь прочесть его мысли. Но лицо его оставалось все таким же непроницаемым.

– Не знаю, как может мне быть легко без тебя, – ответила она наконец прерывающимся голосом.

Лайон с облегчением вздохнул. А затем привлек ее к себе и, уткнувшись лицом ей в шею, крепко обнял. А она вцепилась в него так, словно ее бросили в море, а он был единственным рифом, выступавшим из воды. Сердце же ее колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

И еще ей казалось, что их с Лайоном сердца бились в унисон. Впрочем, наверное, так и было. Потому что они, сжимая друг друга в объятиях, безотчетно стремились стать одним существом, стремились слиться воедино, раствориться один в другом.

– Я никогда, никогда не забуду время, которое провел здесь с тобой, – прошептал Лайон. – Я буду бережно хранить и лелеять воспоминания о нем всю оставшуюся жизнь.

Оливия тут же вздрогнула и на мгновение замерла. Эти его слова очень походили на прощание. Она отстранилась и отступила на шаг, молча уставившись на Лайона. Но выражение его лица и на сей раз ничего не прояснило. И он при этом упорно молчал.

И тут ее растерянность сменилась неистовой яростью: она, казалось, хотела что-то закричать, но Лайон, опередив ее, тихо проговорил:

– Отправляйся на корабль и возвращайся домой. А что касается того, как ты поступишь в дальнейшем… Ты сделаешь то, что посчитаешь правильным. Ведь ты неоднократно говорила, что не любишь, когда тебе указывают, что делать. Ты должна сама все решить.

И тут Оливия вновь почувствовала себя той обиженной девочкой, которая однажды швырнула Лайону пару изумительных лайковых перчаток и убежала. Хотя в тот момент ей больше всего на свете хотелось остаться с ним навсегда. Она и сейчас хотела того же. Но при этом хотела, чтобы все стало ясно и просто – прямо сейчас.

Но Лайон не давал ей прямого ответа, и она временами ненавидела его за то, что он всегда опережал ее на шаг-другой, вечно вынуждая бежать за ним вдогонку.

«А что, если лучше всего я умею любить тебя?» – сказал он ей в ту ночь, когда покинул Пеннироял-Грин. Но тогда он ее любил. А здесь, в Кадисе, он вовсе не говорил, что все еще ее любит. Хотя, должно быть, все-таки любил ее.

И, как ни странно, именно мысль о том, что Лайон по-прежнему ее любил, заставила Оливию повернуться к нему спиной и отправиться упаковать свои вещи.

Она больше не разговаривала с ним до тех пор, пока они снова не спустились на берег и его матросы не погрузили ее саквояж в одну из шлюпок.

– Это не игра, Лайон. Пожалуйста… прошу тебя, скажи мне, что ты собираешься делать, – проговорила она наконец.

– Будь верна себе, Оливия, – сказал он вместо ответа. После чего развернулся и зашагал к дому.

Отдалившись от нее шагов на пятьдесят, он остановился и, снова повернувшись, молча посмотрел на нее – как будто отпускал на волю пойманную птицу, побуждая ее лететь к своей стае.

Страшная тоска охватила Оливию. Она тихо всхлипнула, а затем очертания фигуры Лайона стали расплываться перед глазами – их наполнили жгучие слезы.

Но Лайон не шелохнулся – стоял все так же, широко расставив ноги. Ветер раздувал его рубашку и трепал волосы. Он был сейчас необыкновенно прекрасен, однако же…

Что ж, если он позволял ей уйти, то она тоже могла его отпустить.

Оливия развернулась столь стремительно, что юбки, взметнувшись, хлестнули ее по ногам – словно в наказание.

И она шла не оглядываясь.

Стоя все так же неподвижно, Лайон наблюдал, как его матросы усаживали Оливию в шлюпку. И, глядя на нее, изящную и гордую, он чувствовал, как сердце наполняется болью. А шлюпка уносила Оливию все дальше, и ее фигурка становится все меньше и меньше.

Наконец она поднялась на корабль, на этот проклятый корабль!

И ни разу не оглянулась.

Ах, она точно знала, как его наказать.

Лайон со стоном упал на песчаный берег и обхватил голову руками.

Но это была хорошо обдуманная игра, и он обещал Творцу, что если она окупится, то это будет последняя игра в его жизни.

Потому что теперь он твердо знал то, что хотел узнать. Он знал, что мог бы последовать за ней на край света, но не собирался этого делать.

И он теперь убедился: она его все-таки любит.

Однако он не собирался подводить ее к этому заключению, потому что хотел, чтобы она боролась за него, чтобы выбрала его сознательно. Ради него – и ради себя самой.

Вернувшись из Плимута, Оливия обнаружила множество родственников, заполонивших Эверси-Хаус подобно птицам, сновавшим в ветвях деревьев.

– Ты вся прямо-таки светишься, Оливия, – говорила ей тетушка Паулина. – Может, беседы об аболиционизме так на тебя подействовали? Или же воды в Плимуте обладают целительными свойствами? Дорогой, нам, наверное, тоже следует туда съездить, – добавила тетушка, повернувшись к дядюшке Филлипсу. – Посмотри, как прекрасно Оливия выглядит!

– Она же выходит замуж, Паулина. Все невесты обычно прекрасны, – пробурчал в ответ дядя, не отрываясь от газеты. – Не думаю, что Плимут сможет помочь тебе.

– В конце концов… брак есть брак, моя дорогая, – благодушно заметила Паулина, указывая на своего мужа.

– Далеко не все невесты красивы, – вмешалась тетушка Араминта, сестра отца. – Вы, должно быть, видели девчонку Уолтемов, которая венчалась в нашей церкви. У нее была маленькая бородка, вот тут… – Тетушка указала на свой подбородок и подошла к Оливии, чтобы поцеловать. После чего направилась к выходу с явным намерением раскритиковать сад.

– Здесь тетушек больше, чем на пикнике, – прошептал сестре Йан, внезапно возникший с ней рядом.

– Да уж… – со вздохом пробормотала Оливия.

– Но они по крайней мере не распевают «Легенду о Лай…»

– Не смей об этом говорить! – перебила Оливия и стремительно вышла из комнаты, оставив всех родственников в недоумении. И даже Йан в изумлении заморгал.