Любви подвластно все - Джулия Энн Лонг

А вот и Колин, который считал, что влюблен в Луизу Портер, но вернулся, спасшись от виселицы, с Мэдлин, впоследствии ставшей его женой. Именно благодаря ей он стал более спокойным и рассудительным.

А Маркусу и Луизе необычайно хорошо вместе, так что радостно даже просто смотреть на них. То же самое можно сказать и про Женевьеву с герцогом Фолконбриджем. Но как опасно близка была ее сестра к тому, чтобы выйти замуж за Гарри – не за того мужчину… И какую боль и обиду пришлось испытать бедняге Гарри. Но Женевьева проявила смелость, разобравшись со всем этим…

А каково пришлось ее кузену Адаму, священнику, которого жители города едва не пригвоздили к позорному столбу из-за его любви. Но Адам сумел выстоять, и в этой самой церкви он как-то раз, одним незабываемым утром, сразился за свою любовь, за графиню с сомнительным прошлым…

А дальше, к величайшему удивлению Оливии, она увидела на последней скамье возле двери… Да-да, это был тот самый нищий. И он сидел, весь сжавшись и сгорбившись, видно, надеялся остаться незамеченным, но все же хотел стать свидетелем знаменательного события.

И теперь, когда она увидела их всех перед собой… В этот момент Оливию озарило, и она окончательно все поняла – все стало для нее ясно как божий день.

Она присутствовала в церкви, когда Адам, отбросив текст подготовленной заранее проповеди, вместо этого процитировал «Первое послание апостола Павла к коринфянам», а затем – «Песнь песней» Соломона. Процитировал перед лицом непримиримо настроенных прихожан, склонных осуждать ближнего… Словами Священного Писания он открыто объявил о своей любви к Еве Дагган, самой, казалось бы, неподходящей для него женщине. Потому что любовь – бушующий огонь и бурлящий поток. Конечно же, любовь милосердна, но любовь также и воин, борец, и она, бросаясь в бой, не заботится о потерях. Когда же она выбирает тебя, ты можешь устоять… или сдаться.

Ей хотелось, чтобы все решилось просто, а сдаваться всегда намного проще. Но Лайон…

«Будь верна себе», – сказал он ей. И сейчас ей снова вспомнились эти его слова.

А ведь ее основное жизненное правило гласило: она никогда не лжет. Она просто не смогла бы прожить во лжи всю оставшуюся жизнь. Уж лучше провести остаток своих дней в поисках Лайона…

Кузен Адам внимательно наблюдал за ней, и она видела, что он старался ее приободрить. Адам такой славный, такой добрый… Он ее поймет.

И тут он снова спросил:

– Берешь ли ты, Оливия, Джона себе в мужья? Будешь ли ты любить его, поддерживать, почитать и защищать, отвергнув всех остальных? Будешь ли хранить ему верность, пока смерть не разлучит вас?

Ей оставалось только открыть рот и произнести одно-единственное слово.

Она повернула голову и посмотрела на Ланздауна. Напряженный до предела, он все больше бледнел, по мере того как затягивалось ее молчание.

И тут вдруг Оливия увидела, как в глубине его глаз забрезжило осознание истины. В тот же миг она почти шепотом проговорила:

– Джон, мне очень жаль. Прости, но я не могу. – Собравшись с духом, она уже чуть громче добавила: – Сказать «да» значило бы солгать.

Правда вырвалась наружу, и удержать ее было невозможно. Правда придавала ей сил, наполняя сердце отвагой. Ведь правда составляла суть ее существа.

В мертвой тишине раздались шорохи шерстяных, шелковых и нанковых тканей, кое-кто из присутствующих не громко откашлялся, явно в смущении.

Луч солнца пробился сквозь облака и ударил в ближайшее к алтарю окно, чтобы получше осветить сцену, которую весь Пеннироял-Грин будет обсуждать на протяжении грядущих десятилетий.

Все замерли в оцепенении, и только нищий вдруг пошевелился, поднимая руку в безмолвном благословении. Оливия смотрела на его руку, словно это была голубка мира, возносившаяся к небесам. Сейчас все происходящее представлялось ей фантастически нереальным и в то же время – чрезвычайно многозначительным.

Тут рука нищего стала медленно опускаться, пальцы как бы невзначай дернули за край повязки на лице: да, поначалу это выглядело именно так, но затем…

Затем он сорвал с лица одну повязку, за ней – другую, и, расправив плечи, скинул грязный потрепанный плащ… После чего медленно поднялся на ноги.

Несколько голов повернулись в его сторону, но он, казалось, этого не заметил: возможно, просто привык, что на него смотрят, – устремив взор на Оливию.

Едва заметно кивнув, она тихо сказала:

– Да, конечно.

Послышался глухой удар: словно кто-то, лишившись чувств, свалился со скамьи, – но несчастного оставили лежать в проходе, поскольку все взгляды теперь были прикованы к церковным дверям, через которые скрылся Лайон. Причем он вышел так быстро, что никто не мог бы с уверенность сказать, что действительно его видел. Некоторые даже перекрестились и пробормотали молитву.

– Но он ведь не привидение, верно? – пробормотал кто-то из прихожан.

И тут священник, повысив голос, проговорил:

– Будьте так добры, оставайтесь на местах!

У Адама был звучный и весьма убедительный голос. И поскольку никто, похоже, не знал, что еще можно было сделать в данных обстоятельствах, все ему подчинились.

Оливия внезапно повернулась к Ланздауну. Затем – к двери. После чего – снова к Ланздауну.

И все происходящее выглядело как настоящий спектакль, который восхищенные зрители будут впоследствии множество раз пересказывать.

– Джон, я… – Оливия умолкла.

Виконт резко покачал головой и проговорил:

– Я бы не вынес, Оливия, если бы вы согласились выйти за меня из жалости… или подчиняясь воле родителей. Так что идите за… – Он тоже умолк.

А Оливия уже пулей летела по проходу церкви. Приподняв юбку своего расшитого серебром свадебного платья, она бежала за Лайоном Редмондом.

Оливия стремительно выбежала из церкви, и двери за ней с гулким стуком захлопнулись. И тотчас же двое мужчин – они возникли словно из ниоткуда – проворно заперли их на засов, так что никто не смог бы выйти следом за ней. Оливия взглянула на них с удивлением. Это оказались матросы из команды Лайона. Они явно выполняли его указания. Как обычно, он все спланировал заранее.

Но куда же, черт побери, девался он сам?!

Оливия несколько минут осматривалась, но Лайона нигде не было видно. Он бесследно исчез. Черт бы его побрал!

Оливия громко выругалась, так что даже матросы, охранявшие дверь, в изумлении вытаращили на нее глаза. Но им, по всей вероятности, было дано указание не говорить с ней.

И тут она заметила, что дверь, ведущая на колокольню, чуть приоткрыта. Оливия зашла внутрь и взбежала по ступенькам, несколько раз споткнувшись и порвав расшитый серебром подол свадебного платья.

Наконец, запыхавшись, она добралась до самого верха – и увидела его. Освещенный солнцем, он стоял, скрестив руки на груди. И находился, как обычно, на один шаг впереди нее. Да-да, он всегда раньше ее понимал, чего она хотела. И так будет всегда – всю их оставшуюся жизнь.