Дух любви - Дафна дю Морье
Шрифт:
Интервал:
Надеюсь, мои братья, сестра и мачеха здоровы и преуспевают каждый в своем деле.
К сожалению, должен сказать, что сейчас я без работы. Я не выдержал очередного экзамена в почтовом ведомстве, но не могу сказать, что это меня очень огорчает, ибо последние полгода здоровье мое было неважным, однако я много работал ради жены и ребенка. Теперь я бы хотел работать на открытом воздухе, даже за небольшую плату, но Вы по собственному опыту должны знать, что содержание семьи стоит не так мало, а ведь ни за что ничего и не получишь. Я рад сообщить, что, с тех пор как сижу дома, чувствую себя намного лучше и в самом скором времени окончательно приду в себя. Думается, я уже писал Вам, что в начале года наш мальчик был очень болен, но рад сообщить, что сейчас он поправился и доставляет много радости своей матери.
Не сомневаюсь, что местные газеты переполнены сообщениями о крахе концерна „Балфур Груп", который принес много горя рабочему классу, в том числе и мне. Я никогда не слышал о таких злостныхспекуляциях, ведь в наше время трудно удержаться и хоть немного не играть на бирже, в результате чего я потерял известную долю своих сбережений. И вот теперь, дорогой отец, я все чаще и чаще подумываю о том, чтобы уехать из Лондона, вернуться в Плин и навсегда там поселиться. Жене я еще ничего не говорил и не скажу, пока не получу Вашего ответа, которого буду с нетерпением ждать.
Вот уже более четырех лет, как я уехал из дома, и за все это время ни одного ответа от Вас, по-моему, это слишком.
Покорно прошу, ответьте хотя бы на это, напишите, одобряете ли Вы мое решение вернуться в Плин.
Я знаю – волноваться или негодовать по поводу моих семейных дел неблагодарное занятие, но несколько Ваших строчек все изменят, изменят течение всей моей жизни и жизни тех, кто от меня зависит.
Если и эта моя просьба, как и все остальные, останется без ответа, что ж, тогда мне остается с грустью сказать, что это было мое последнее письмо домой, и закончить его придется словом ПРОЩАЙТЕ.
Ваш любящий сын Крис».
Четыре недели Кристофер ждал ответа и, не получив его, пошел к жене и объявил, что оказался несостоятельным мужем, поскольку у него почти не осталось денег и его семья не может изыскать средства ему помочь.
Берта сразу послала за своей матерью, и униженный Кристофер смиренно принял на свою голову нескончаемый поток гнева миссис Паркинс. В итоге, собрав с грехом пополам плату за постой, семейная пара с ребенком оставила свое жилье и поселилась в пансионе, до тех пор пока кормилец не найдет работу.
С тех пор Кристофер занимал различные временные должности, но нигде не задерживался подолгу. Летом тысяча восемьсот девяносто третьего года у них родился второй сын, и вокруг имени младенца разгорелись нешуточные споры. Кристофер хотел назвать его Джозефом в честь своего неуступчивого отца; Берта настаивала на Джордже в ознаменование бракосочетания герцога Йоркского и принцессы Мэй, которое должно было состояться в этом месяце; но последнее слово осталось за бабушкой, и мальчика назвали Вилли в честь почившего в бозе мистера Паркинса.
Итак, пока Джозеф Кумбе томился в Садминской лечебнице для душевнобольных, его сын Кристофер тяжко трудился и боролся за выживание в Лондоне, претерпевая всяческие издевки и недоброжелательство со стороны тещи и своячениц, но оставаясь неизменно привязанным к своей холодной жене и маленьким сыновьям.
Таким образом, Кристофер Кумбе в том самом возрасте, в каком отец его Джозеф получил диплом капитана и стал гордым шкипером собственного судна, служил помощником продавца в большом магазине тканей и был одиноким, лишенным друзей обитателем душного пансиона.
«Дорогая сестра!
Вот уже восемь лет, как я не писал домой, я сказал тогда, что это будет мое последнее письмо отцу и вообще в Плин, но последнее время я изнываю от желания узнать, что у вас все в порядке, ведь я никогда не переставал вас любить.
Я чувствую, что мне следовало более снисходительно отнестись к отцу и понять, что и его возраст, и развивающаяся слепота сыграли не последнюю роль в его отношении ко мне; понять и простить. Эти долгие годы были для меня необычайно трудны, я буквально впадал в отчаяние из-за того, что не могу обеспечить хоть сколько-нибудь сносное существование моей дорогой жене и двоим сыновьям. В такие минуты я вспоминал несокрушимую волю отца, его упорство в достижении цели, которые никогда не подводили его в борьбе за спасение корабля, не подвели они его и тогда, когда врач в Плимуте предсказал ему долгие годы слепоты и жизни во мраке. Я ни единой минуты не сомневался, что отец восторжествует над горечью разочарования и досадного сокращения его славной жизни. Я словно наяву вижу, как он стоит на скалах Плина – решительная, прямая фигура, исполненная силы и красоты, готовая с истинным мужеством и несгибаемой волей встретить все, что уготовила ему судьба. В эти тяжкие времена, которые, к счастью, остались позади, мысль о нем была для твоего несчастного брата своего рода знаменем, он был подобен звезде на небе, за которой в стародавние времена древние мореходы следовали сквозь опасность и отчаяние к тихой гавани. Я твердо решил, что не подорву его былую веру в меня, каким бы ничтожеством он ни считал меня сейчас. Эта вера, а также присутствие моих маленьких сыновей, вылитых Кумбе до кончиков ногтей, и вечная тень укора и печали в глазах моей дорогой жены помогли мне выстоять и приобрести известное положение, которое позволило мне вновь обеспечить им собственный дом. До этого мы жили главным образом на подачки моей теши, что, как ты легко поймешь, было тяжелым ударом по моему самолюбию.
Когда начались все эти неприятности с бурами, я сразу подумал о нашем дорогом брате Чарли и решил, что, хоть он и служит родине и королеве, ему, в конце концов, позволят вернуться к тебе живым и невредимым.
Мысль нарушить молчание пришла ко мне совсем недавно, когда но делам фирмы я зашел в Лондонские доки и смотрел там на корабли, стоящие на якоре или проходящие по реке. И вдруг, к своему удивлению, я увидел шхуну, груженную одним балластом, которую буксир выводил на середину реки; это была, ни больше ни меньше, как „Джанет Кумбе". Я был глубоко потрясен и отдал бы десять лет жизни, чтобы поговорить хоть с кем-нибудь на борту, но этого не случилось. Мне стало больно до слез, когда я смотрел на гордое маленькое носовое украшение, которое так любил наш отец и которое я бездумно покинул двенадцать лет назад. Тут же на месте я решил, что при первой же возможности напишу еще раз в Плин. Но мне помешали трагические потери нашей армииза морем, которые мы в Лондоне, да и вы тоже, наверное, тяжело переживали.
Два дня назад мы с Бертой присутствовали на музыкальном собрании, на концерте, который давали в Куинз-Холле. Слушая со слезами на глазах грустную ирландскую песню, слова которой напомнили мне мой дорогой далекий дом, я вновь ощутил тот же порыв. Я так и видел перед собой спокойные воды гавани, слышал голодный гомон чаек; море лежало у моих ног, холмы высились у меня за спиной, а в воздухе разносился звон колоколов Лэнокской церкви. Может быть, вы решили, что я умер или уехал в дальние страны? Я вышел из здания как во сне, жена держала меня под руку. На улице мы увидели поразительную сцену: казалось, все население Лондона обезумело, мужчины от радости размахивали флагами и кричали, как дети, газетчики рыскали в толпе и вопили, что Мейфкинга освободили.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!