Урод - Константин Соловьев

– Умеешь, – коротко сказал он, проходя мимо на девятый или десятый Эно, когда Крэйн, уже устав, ковырял дубинкой землю.

Собственное умение он показал лишь один раз. На позднем привале Тильт, усмехнувшись, бросил ему несколько слов, и возница без возражений полез под навес нальта. Вернулся он с пятью или шестью артаками и добрым десятком стисов. Он не стал разминаться и готовить мишень, просто повернулся к ближайшему дереву, до которого было не меньше пяти десятков шагов, и коротко поклонился. В следующее мгновение артаки прошуршали, скользнув размытыми серыми тенями. Крэйн успел перевести взгляд, но увидел лишь подрагивающие в коре хищно выгнутые пластины. Ингиз повторил то же самое со стисами.

Крэйн не нашелся что сказать. Как и всякий обитатель тор-склета, он привык считать артаки оружием шеерезов, годным лишь на то, чтоб продырявить на темной улице жертву в спину. В руках молчаливого возницы, следовавшего за Тильтом как прирученный преданный хегг, артаки стоили десятка эскертов. Ему подумалось, что от такого оружия не спас бы и крепкий касс.

Постепенно он стал различать членов калькада. Взглядом он безошибочно выделял среди одинаковых под плащами людей Тэйв и Лайвен, скоро научился узнавать и остальных. Больше всего выделялся Садуф, силач калькада.

Крепкие шарообразные плечи его с трудом проходили в проем нальта, увитые переплетением жил руки скорее напоминали раздобревших шууев. Садуф действительно был силен, но, как и многие люди, которых Ушедшие наделили немалым ростом и силой, был добродушен и даже немного застенчив.

Наморщив небольшой складчатый лоб, он всякий раз приветствовал Крэйна улыбкой. Крэйн отвечал ему кивком – при всей своей незлобливости гигант был глуп как ребенок, не увидевший и трех тысяч Эно. Разум его напоминал большого дремлющего зверя, которому так и не суждено проснуться.

Нотару ему не понравился сразу. Узкий, неровный в движениях, стремительный сосед по нальту не выделялся лицом, если не считать сожженных да так и не отросших ресниц и бровей. Взгляд у него был цепкий и какой-то презрительный, словно заклинатель огня брезговал общаться с простыми людьми, предпочитая общество своего личного божества. Так оно, вероятно, и было – Нотару был еще одним нелюдимом среди сброда, составлявшего калькад Тильта. Ел он также в стороне и, несомненно, с удовольствием перебрался бы в отдельный нальт, если бы таковой имелся. С огнем он обращался настолько почтительно, что всякий раз, когда его звали разжечь костер для трапезы, устраивал настоящее священнодейство.

Из специального мешочка, который он носил на бедре, Нотару доставал две крупные щепки, смазанные чем-то желтым и полупрозрачным, похожим на молодую смолу. Долго поглаживая их бледными пальцами и что-то беззвучно шепча, он делал резкое движение и с его рук к земле летела большая оранжевая искра. Заранее подготовленные дрова, обложенные высохшим пометом хеггов, занимались почти мгновенно. Нотару несколько мгновений смотрел на костер, потом, повернувшись, молча уходил. Лицо у него в такие моменты было уязвленное и презрительное, словно зрители присутствовали при демонстрации настоящего чуда, но были слишком глупы, чтобы правильно истолковать увиденное.

Кейбель, по словам Тильта, работал с живностью. Это был узкоплечий парень с тусклыми, словно выцветшими волосами и ровным, немного мечтательным взглядом. Половину нальта, в котором он ехал, занимали большие объемные коробки из прочного дерева, снабженные хитрым запирающим устройством, которые, видимо, стоили немалых денег. Крэйн не хотел даже догадываться, что находится внутри, но доносившийся оттуда время от времени скрип свидетельствовал, что они не пусты. Изредка Кейбель доставал своих питомцев, чтоб они могли глотнуть воздуха. Среди них была парочка еще небольших шууев, два жирных пятнистых бурдюка, которые медленно позли, стоило опустить их на землю, оставляя за собой длинные борозды и выставив вверх округлые безглазые морды. Еще был маленький карк, впавший в сонное оцепенение, подросшая, но еще не окуклившаяся личинка хегга, неспешный и неуклюжий бальм, яда которого хватило бы на весь калькад, и прочие. Кейбель возился с ними осторожно, движения его были полны сосредоточенности и уверенности, он знал, что небрежное резкое движение даже одного пальца может стоить всей руки. Больше всего Крэйна поразил его трюк с ываром. Кейбель достал достал небольшой глиняный сосуд, тщательно опечатанный смолой, и, оторвав крышку, небрежно выливал содержимое себе на предплечье. Крэйн непроизвольно отскочил в сторону, увидев, как на незащищенную кожу падают мельчайшие белесые комочки, влажно блестящие и кажущиеся застывшими каплями потерявшей прозрачность воды. Остальные члены калькада реагировали более сдержано – они уже видели этот трюк и знали Кейбеля. Ывар, коснувшись кожи паренька, проворно облепил всю руку, но Крэйн видел, что из пор не выступило ни малейшей капли крови. Крохотные комочки застыли, образовав причудливый хаотический узор. Казалось, они едва заметно подрагивали.

– Вот как умею, – рассмеялся Кейбель, глядя на вытянувшееся лицо Крэйна. – Ывар самый настоящий, сунь руку, если не веришь.

Крэйн поднял дубинку и самым концом осторожно коснулся белесой массы.

Ывар колыхнулся, но лишь пять или десять комочков успели уцепиться за прочное дерево – он поспешно отдернул руку. Ывар действительно был настоящим – Крэйн с отвращением воткнул палку в землю, раздавливая впившихся намертво личинок. Маленькие комочки лопались с отвратительным тихим хрустом. Если бы вместо дерева была бы открытая рука, они б уже ушли под кожу.

– Родичи, что ль? – проворчал он.

– Уметь надо, – весело отозвался Кейбель. – Тут посложнее, чем палкой махать, тут думать надо. Тебе, как своему, скажу – я кожу отваром из корней велхэ смазал, который три Урта на ветру простоит, да растертым олмом осыпал. Ывар такое не жрет, запах ему не нравится. Но это если в ывар-тэс не прыгнешь, там-то быстро на кусочки растащат, чем ни мажь.

Нерф и Теонтай всегда были рядом, и, глядя на их похожие, как у братьев, открытые крестьянские лица, можно было подумать, что они родственники.

Они и говорили похоже – скомканно, с хрипотцой в окончаниях. Нерф был главным возницей, он правил первым нальтом и следил за всеми хеггами калькада. Ему было под шесть десятков, из всех людей он был самым старым, но жизнь в калькаде сделала его энергичным и подвижным, только извилистые морщины на лбу и возле глаз выдавали истинный возраст. Он любил поболтать, если представлялась возможность, был не дурак выпить, но Тильта, как и все, слушался беспрекословно. Теонтай перенимал его умение, но по возрасту он недалеко ушел от Кейбеля, длинные жидкие усы на его юношеском лице казались скорее ловкой имитацией, чем настоящим признаком мужчины.

С самим Тильтом Крэйн за все время столкнулся лишь несколько раз – хозяин калькада пищу принимал отдельно и покидал свой нальт лишь для того, чтобы сделать важные распоряжения своим подчиненным. В дороге он ничуть не изменился – даже движения остались прежними, быстрыми и короткими, каждое – как тщательно выверенный, заточенный годами удар.

Руководил Хеннар спокойно и вдумчиво, однажды Крэйн даже с усмешкой подумал, что в нем много есть от Орвина. Его тихий немелодичный голос вплетался в жизнь калькада, как прочная нить в шов – незаметный и не выделяющийся из гула ветра в степи, он оказывал воздействие на каждого.