Любовник - Ольга Рузанова

твоего звонка ждал! Ждал, как дебил, что позвонишь и скажешь, что у вас с Костиком опять недопонимания… - делает пальцами кавычки на последнем слове.

- Ты ни разу не сказал, что чувствуешь… - повторяю с маниакальным упорством, - откуда мне было знать?

Он смотрит на меня тяжелым взглядом. Верхняя губа нервно подрагивает. Руки сжаты в кулаки. Стоит так с минуту, а потом, развернувшись, идет в прихожую и начинает обуваться.

- Ты уйдешь?.. – спрашиваю дрожащим голосом, - сейчас?

- Я вернусь. Успокоюсь, подумаю и вернусь, - отвечает, даже не оглядываясь.

Открывает дверь и уходит. Я бегу следом, встаю на лестничной площадке и, растирая слезы по лицу, слушаю, как стихают его шаги.

Тишина на несколько мгновений, кажущихся мне вечностью. И снова шаги, только теперь приближающиеся.

Егор возвращается?

Так и есть. Перепрыгивая через две ступеньки, он бежит обратно. Сгребает в свои объятия и заталкивает в квартиру.

Меня прошибает насквозь. Кожа вспыхивает как от горячего пара, в груди все вибрирует и звенит от волнения.

- Егор…

- На*уй думать… вы мои!

Вжимает в стену и, обхватив сильными пальцами мое лицо, жестко целует. Грызет мои губы, а я даже ответить не могу, так сильно он сдавливает мои щеки.

Плачу, но подставляюсь для его поцелуев. Слизывая языком его вкус, просто умираю от восторга. Мне так не хватало его… я так скучала…

- Про чувства… спрашивай… - шепчет в губы.

- Что… что ты чувствуешь, Егор?

- Люблю… не думал, что кто-то заставит снова меня это произнести, а тебе говорю… люблю тебя, поняла?..

- А тогда?

- И тогда любил… сильно.

Глава 55.

Эти слова обнажают мою душу. Срабатывают как скальпель, что мастерски вырезает воспаленное и омертвевшее из сердца. Сначала резкая боль, а потом, с каждым новым вдохом, все лучше и лучше.

Вцепившись друг в друга, мы целуемся в моей тесной прихожей, то и дело запинаясь о нашу брошенную обувь. Рвано дышим и обоюдно стонем, когда наши языки соприкасаются.

Он еще зол. В каждом жесте сквозят обида и ярость. Но он любит меня. Любит! Он мой! Наш с Богданом…

- Вика… мой ребенок… - стонет хрипло, - сын… как ты могла…

- Я бы рассказала… честно…

Не знаю, когда, но обязательно рассказала бы. Я бы не стала лишать своего ребенка отца.

- Он маленький еще, Егор, он даже не вспомнит, что тебя не было сначала.

- Я вспомню! Я!

- Прости.

Обе его ладони ложатся на мои ягодицы и впечатывают меня в сильное тело. Я резко выдыхаю. Всего одно движение, и вся моя кровь бурным потоком устремляется в низ живота. Туда, куда упирается скрытый брюками его вздыбленный член.

Еще толчок… другой…

У меня больше года не было секса, поэтому я тут же превращаюсь в теплый пластилин в его руках. Белье насквозь сырое. Хотя… кому я вру? С Егором всегда так было.

Прикусываю его губу и продолжительно стону, когда его ладони забираются под блузку.

- Боже… Егор…

Не знаю, до чего бы мы дошли, если бы в этот самый момент из спальни не донесся плач Богдана.

- Проснулся, - обдавая меня сбитым дыханием, шепчет Егор.

- Да… он голодный. Надо покормить.

Улыбаюсь ему в губы, Егор мою улыбку копирует, кивает. А потом мы вместе идем к нашему сыну. Он уже успел перевернуться на живот и стянуть с головы шапку с заячьими ушами.

- Правильно, она мне тоже сразу не понравилась, - проговаривает Зверь, поднимая ее с пола.

Вроде все с улыбкой, насмешкой, но от меня не скрывается сквозящее в его голосе волнение. Такое трогательное, что у меня в носу свербеть начинает. Он же по сути только сейчас с сыном своим по-настоящему знакомиться будет.

Перевернув Богдана на спинку, я начинаю его раздевать. Расстегиваю клепки на комбинезоне, освобождаю сначала ручки, за тем ножки. Он даже не капризничает. С любопытством поглядывая на своего отца, грызет кулак.

- Он правда на меня похож? – спрашивает негромко, присаживаясь на корточки у кровати.

- Правда. Я думала, ты сразу догадаешься.

Он шумно вздыхает и трет ладонью лоб. Чувствую, что его все еще трясет. От него так и фонит пережитым потрясением. Мои руки тоже меня не слушаются. Подрагивая, порхают над ребенком без цели. То ползуночки поправят, то подгузник пощупают, то светлый пушок на головке пригладят.

- Егор, - обращаюсь смущенно, - мне надо покормить Богдана.

- Корми, - приподнимает слегка брови.

- Ну, да…

Глупо, конечно. После того, как мы только что поговорили и, чуть было, не занялись сексом прямо в прихожей. После его признания.

Сажусь на край кровати и, расположив, сына на коленях, начинаю расстегивать пуговки на блузке. Егор смотрит в упор, отметая всякую мою стыдливость, усаживается напротив нас в кресло и подается вперед, упираясь локтями в колени.

- Ты собрался смотреть? – пытаюсь спрятать нервозность за насмешкой.

- Ага.

Богдан, чувствуя запах молока, начинает возиться. Хватаясь маленькими пальчиками на кромку хлопкового бюстгальтера, тянет ткань вниз. Я отстегиваю чашечку, а сама не перестаю бросать на Егора быстрые взгляды.

Интимность момента зашкаливает. Это так… невероятно… Кажется, моргну, а когда открою глаза, Зверя здесь уже не будет.

Но нет. Затаившись, как хищник и чуть выдвинув вперед квадратный подбородок, он не отрывает взгляда моей груди.

Она переполнена. Покалывает от тяжести и, как это часто бывает в такие моменты, уже сочится молоком.

Опускаю чашечку, и Егор с Богданом одновременно тянутся к груди. Сын, конечно, быстрее. Впившись в сосок, тут же начинает жадно сосать.

А Егор громко сглатывает.

- Охренеть, Киса…

- У него хороший аппетит.

- Это… заметно, - проговаривает охрипшим голосом, - на кого он записан?

- Ни на кого. В строке «отец» стоит прочерк.

- А отчество?

- Отчество?.. – опускаю взгляд на сына, что сосет грудь, причмокивая от удовольствия, - Егорович.

Егор прочищает горло.

Спустившись с кресла на пол, подбирается к нам ближе. Садится так, что мои колени оказываются между его согнутых ног. Протягивает руку и касается маленькой ступни Богдана. Сын, тут же оторвавшись от груди, оборачивается посмотреть, кто посмел мешать ему кушать. Глядит на отца с самым серьезным выражением лица, а потом, вдруг беззубо улыбнувшись, отворачивается и снова втягивает сосок в рот.

Егор беззвучно смеется. Мы встречаемся взглядами и замираем. Будто время останавливается. Все постороннее отходит на