Большая книга ужасов – 86 - Мария Некрасова

Утром я пыталась внушить себе, что мне это всё приснилось. Не вышло с самого начала, потому что Алиса потеряла свои штаны и нашла их на стуле в коридоре подпирающими дверь.

– Тань, ты что, лунатила?

А я не знала, что ответить. Пока о странном не говоришь, его как бы и нет, а стоит озвучить…

– Не помнишь, что ли?

– Кто ж такие вещи помнит!

– Или барабашка завёлся?

– Точно: хозяин привёл.

– Погоди, ты что, серьёзно?

И тогда я ей рассказала. Гарик ещё дрых, поэтому детская психика не пострадала от моей ночной встречи с барабашками. Алиса выслушала и тоже изо всех сил постаралась не поверить:

– Смотри: тебе могло присниться, и ты во сне как лунатик встала и подпёрла дверь – могло такое быть? А утром такая: «О, дверь подпёрта, значит, не приснилось!» Понимаешь? Если звук был такой мерзкий, почему вскочила только ты?

– А ты вообще ничего не слышала?

– Слышала, как ты бродишь и кидаешься стульями.

– А как я выходила, например?

– Нет. Но я и не просыпалась толком. Выдохни. Будем считать, что тебе приснилось, пока обратное не доказано.

Я почти успокоилась. Пошла сварила кофе, даже не поленилась нажарить оладий, чтобы заткнуть вечно голодного Гарика. Нашла пульт от телика, а в телике детский канал – и тупила с Гариком на мимимишек под свой утренний кофе.

– Надо родителям позвонить с этой странной планеты, – Алиса подошла с двумя телефонами, своим и моим, уткнувшись в свой настолько, что мой протянула мимо меня.

– Что там у тебя такого интересного?

– Глюки!

Я глянула в свой: 43 пропущенных звонка от мамы – вот это попадос! И когда успела?! Ох, сейчас кому-то влетит! Я нажала «вызов», и ничего не произошло. Несколько секунд я ждала гудка или ещё какого признака жизни – нет. Тихо как в гробу. Экран показывал, что вызов идёт, но никаких других признаков…

– У тебя то же самое? – спрашиваю.

– И ещё куча пропущенных. Когда успели!

– Здесь не ловит! – крикнул нам старик с улицы (вот это слышимость!) – К магазину идите!

Пришлось идти к магазину.

– Странно это, – ворчала Алиса по дороге.

– Я начинаю верить, что он колдун. Рядом с ними, говорят, техника глючит.

– Или он сам всю ночь мутил какую-нибудь шаманскую заглушку. Отсюда и звуки.

– Зачем ему? Да и какие звуки – я его спящим видела!

– Танк, ты меня пугаешь.

* * *

Мать ответила после первого гудка и ещё пять минут рассказывала мне про свои нервы и мою безответственность. Я конечно выслушала, конечно объяснила, конечно пообещала звонить каждый раз, как пойду в магазин.

– Буду слать тебе селфи с коровами. Если найду.

– Я тебе найду! Фоткай всё подряд и присылай. Хоть буду знать, что ты делаешь…

Алиса, судя по выражению лица, выслушивала примерно то же самое, только ей приходилось ещё тяжелее: она ответственная за Гарика!

Гарик с нами не пошёл, хотя собирался. Он вышел из дома, увидел открытый сарай, из которого доносился звук какого-то инструмента, сунулся посмотреть. Старик его конечно позвал, конечно стал учить обращаться с этим инструментом… В общем, было ясно, что это надолго, поэтому мы ушли без него.

Из магазина вышла тётя Ира в своём обычном синем фартуке со своими обычными голубыми тенями:

– Чего-то хотели, девочки?

– Позвонить. Дома что-то со связью, Саныч услал нас сюда.

– Это у него бывает. Энергетика такая: всё глушит вокруг – телефоны, телевизоры… У меня однажды касса забарахлила при нём. Вот это был номер!

Я не знала, что ответить. Кажется, я начинаю привыкать, что живу в сумасшедшей деревне.

* * *

Возвращались мы бегом: не хотели надолго оставлять Гарика со странным стариком. Напрасно: Гарик сидел на крыльце с чашкой чая и довольной физиономией. Вокруг валялись доски: обработанные, необработанные, полуобработанные…

– Меня Саныч учит по дереву работать! Это здорово, только пальцы устают!

– И что же вы мастерили?

– Не знаю… Деревяшку строгали.

В соседском дворе было неожиданно тихо: ни карканья, ни выстрелов. На парнике и на крыше ещё сидело по парочке ворон, несколько сновали в саду, но помалкивали. Окно было распахнуто, и я решила, что соседу всё-таки удалось их распугать.

* * *

Первое, что я сделала в доме – это, конечно, включила телик, вспоминая слова продавщицы. Как будто забыла, что он ещё с утра прекрасно работал. Не успокоившись, я включила плиту, кофемолку, запустила стиральную машину, микроволновку… Всё работало, как и предполагалось. Да чего там: старик был на улице с электрическим рубанком и что-то там строгал.

– Ты что это? Проверяешь гипотезу сбрендившей продавщицы?

Правда глупо. Но телефоны-то не ловят!

– Дайте водички, девочки.

Я не видела, как он вошёл, и даже не слышала. Старик стоял в дверях кухни в смешной майке из старых советских фильмов, весь покрытый мелкими опилками, особенно борода.

Я налила ему кружку и, пока он пил, соображала, удобно ли будет в другой раз просить его стучаться – напугал же! Гарик смотрел на старика с обожанием. А ещё вчера побаивался – как быстро дети меняют своё мнение. Старик допил, поставил кружку, вытер усы рукой, ещё больше раскидав опилки. Он пах травами и ладаном, как тогда на остановке.

– А чего вы раньше на улице жили? – спросил Гарик. Обожаю его непосредственность.

– Не на улице, а у церкви. – Старик сел за стол и стал вертеть в руках забытый кем-то нож. – Каждый живёт где ему хочется, так?

– Но почему там?

– Нечистое здесь место. Нехорошо здесь. А другого дома у меня нету. Сейчас вот с вами побуду, а провожу вас – так и уйду. Нельзя мне здесь.

– Нечисто – это как? – спрашиваю.

– Это как нечисть. Да вы городские, не поверите небось.

Мы, конечно, стали убеждать его, что поверим, хотя верить лично я не собиралась. Просто любопытно узнать, с кем нам предстоит провести остаток лета, познакомиться, так сказать, с внутренним миром арендодателя. Изучить породу его тараканов.

– Личину здесь выпустили, девочки. В интернетах о ней небось не пишут.

– Нет здесь никакого Интернета! – обиделся Гарик. – И телефон не ловит!

– Потому и не ловит. Личина – это душа кого-то злого, кто жил задолго до нас. Она вселяется в человека, и он живёт себе как жил, даже дольше, чем обычный человек живёт… Только вот сильно меняется. Сам становится злым. Все удивляются, что с ним такое, а это уже не он – это личина.