Россия и Китай. Две твердыни. Прошлое, настоящее, перспективы - Олег Матвейчев

А.Б.

Да-да-да! Приятно вспомнить! «Сон в красном тереме», кстати, как ты помнишь – это два толстенных тома. Я их у Володи Петрина брал читать – большой знаток был китайской литературы. Думал, не осилю – осилил!

О.М.

В общем, те времена, когда мы столь глубоко погрузились в старинную китайскую культуру, на всю жизнь запомнилось. Это стало большой частью нашего философского образования.

И главное – именно тогда китайцы совершенно потеряли для нас одиозный ореол «шовинистов», «великоханьских гегемонистов» и «социал-предателей». Они оказались не «бандой четырех» с кинжалами в зубах, а мудрецами с седыми бородами, которые практикуют гармоническое единение с природой, миролюбие, недеяние.

А.Б.

Конфуцием тогда мы все-таки манкировали. Скучным казался он со своими нравоучениями. Как и легисты.

О.М.

Их прелесть была оценена несколько позже – когда политикой начали заниматься. А тогда все стихийные даосисты были, да.

Уже много позже, году в 2011, когда я уже вице-губернатором работал в Волгоградской области, в Волгоград приехал китаец. Высокопоставленный, в ранге министра правительства китайского – глава главного информационного агентства Синьхуа. Принимал его я – как вице-губернатор. Мы посещали Малахов курган, беседовали, как китайские рабочие работают в области. Помимо прочего, я рассказывал ему, как уважают у нас Китай. И тут он спросил: а что, по-вашему, главное в китайском характере? Я ему ответил, что гармония, миролюбие, недеяние всяческое и т. д. Он этому поразился – откуда, мол, я знаю? Я сказал, что читал в «Дао дэ цзин», у Чжуан-цзы. И это его еще больше потрясло. Он сказал, что в Китае эти книги никто не читает, и даже он сам довольно смутное имеет о них представление. И, конечно, это неожиданно, что в далекой заснеженной России какой-то чиновник знает эти имена.

А.Б.

И не просто знает, а может достаточно глубоко об этом рассуждать. Вообще, как мне представляется, русские чиновники сегодня больше китайские чиновники, чем сами китайские чиновники. Они могут рассуждать о китайской поэзии и философии, ценить их красоту и глубину. Они знают китайскую историю – ну, хотя бы основные вехи. Это ведь главный критерий был для успешной сдачи экзамена на чиновничью должность. Не знаешь про Шихуанди – на пересдачу приходи!

O.M.

Важно, что не только о китайской поэзии и философии могут рассуждать наши люди – но и о немецкой, американской, французской, древнеперсидской. В отличие от любых французов и немцев, которых попробуй спроси о Китае или даже соседней стране – пару авторов назовут в лучшем случае. Что поделаешь? Это потому что мы, русские – всечеловеки, нам надо все знать.

А.Б.

С чем Китай еще в девяностые годы ассоциировался – это с дешевым ширпотребом. Девяностые годы были для России самыми мрачными, одежду купить было невозможно, а вот Китай гнал такую одежду, которая была в принципе по зубам и по карману даже простому учителю, кем я тогда и был. Очень они меня подвели – в детстве же я считал, что китайцы – редкие рукодельники, и всё у них исключительно красивое, с фазанами, и служит практически вечно.

О.М.

Да, качество, конечно… Все помнят эти китайские пуховики, которые были безобразно сшиты, сваливались там внутри, если дождь – то вообще беда. Они были одноразовыми, в лучшем случае их хватало на один сезон. И сумки, и плащи – все это было самого отвратительного вида. И ведь не стеснялись приклеивать к ним лейблы известных брендов.

А.Б.

Ага, Abibos, Nice… (Улыбается).

А ведь, вопреки утверждениям наших либеральных экономистов и устоявшемуся общественному мнению, Китай в конце семидесятых – в восьмидесятые начал отнюдь не с того, что стал поднимать легкую промышленность (дескать, сначала население надо одеть во все модное, а потом уже экономические мускулы накачивать). Китай как раз начал с подъема крупного машиностроения, с индустриализации, с тяжпрома. А легкой промышленностью занимались всякие цеховики.

О.М.

Китайцы тогда активно начали обживать наши самые крупные города. В Екатеринбурге первые чайна-тауны появились в районе Сортировки – весь город в свое шмотье одевали. А потом мода на китайское дошла и до общепита. Когда уж? В 1991-м, кажется, еще году в Екатеринбурге появился первый китайский ресторан. Это было совместное предприятие, на треть китайское, на две трети – советское. Построили его в самом центре города, в китайском стиле – с пагодой и драконами, каналами, мостиками. Целый комплекс! Назывался ресторан «Харбин». И, естественно, те, у кого были тогда деньги, посчитали своим долгом в этот ресторан сходить и попробовать настоящей китайской еды. Еда там была, действительно, китайская, но подавалась она не традиционно по-китайски. По-китайски, по крайней мере, по северо-китайски, ее полагается сервировать на большом круглом вращающемся столе, на который наставляется множество всяких закусок. А тут было по-европейски – заказываешь, тебе приносят на тарелочках два-три блюда, не больше, и по размерам они не как в Китае большие. Цена была высокой (средний чек – недельная зарплата рабочего), но, тем не менее, там была возможность впервые попробовать китайские грибы, стеклянную лапшу эту рисовую, всякие там пельмени с креветками и разные прочие вещи. Народ эту китайскую кухню оценил – можно, конечно, один раз сходить попробовать, но так ничего особенного. Побывали люди по разу, максимум – по два-три, и поток людей в этот ресторан закончился, он стал стоять пустым. Постепенно пришел к банкротству, был продан, и сегодня в этом здании парфюмерный магазин.

А.Б.

Я так там и не побывал, а с особенностями китайской кухни впервые познакомился в вышеупомянутом «Шестнадчике А», где китайцы, с которыми Мышинский якшался, жарили селедку.

Кстати, короткое с ними общение уже тогда подтверждало твою мысль о том, что плоховато китайцы знакомы со своей древней культурой. Они, по сути, только в Уральском университете и начали с ней настоящее знакомство.

O.M.

Это и сами их учебники подтверждают. Помнишь, был такой авторства китайских ученых, в конце восьмидесятых выходил? В голубенькой суперобложке?

А.Б.

Да-да-да! Такой вульгарно-марксистской методологии даже в советских учебниках не допускали. Я помню еще один, написанный Го Можо, в шестидесятые выходил. Там даже главы у него как называются? Не «Конфуций», а «Критика Конфуция», не «Хань Фэйцзы», а «Критика Хань Фэйцзы». И, соответственно – содержание: тот – дурень, этот – Маркса не читал.

О.М.

Марксистский подход изрядно испортил историю. Чувствовалось, что люди далеко стоят от собственной традиции, не ценят ее, не любят, не уважают и, главное, не понимают.

В отличие от наших крутых синологов – Конрада, Малявина, Бокщанина, Переломова. И многих западных тоже. На рубеже веков очень хорошие книги вышли – «Трактат об эффективности» Франсуа Жюльена, «Стратагемы» фон Зенгера. Последнюю я с особым интересом читал – это как раз на то время пришлось, когда я уже активно занимался политическими технологиями. Но независимо от политтехнологий мне было интересно все это прочитать, освоить все эти китайские хитрости и мудрости. Заодно по этой книге было удобно изучать и китайскую историю, потому что там много было исторических примеров, интересных кейсов из практики китайских полководцев и правителей.