Великий Краббен - Виктор Дмитриевич Колупаев

он. — Я, больной в стельку, лежу болею, а ты Краббена ждешь! Сколько можно?»

Просыпаясь, избавляясь от непрошеных видений и снов, от одной паршивой мыслишки избавиться я никак не мог.

Вот какая это была мыслишка.

Серп Иванович держался уже два месяца. Организм у него очистился от бормотухи капитально. Но ведь хорошо известно, как долго может прятаться в потемках подсознания этакая мыслишечка, притворяющаяся убогой и хилой, но разрастающаяся до ядерного облака при первом же благоприятном обстоятельстве…

Увидев — начальник влез в пещеру, а значит, Краббен его не съест, увидев — начальника Краббен вряд ли в ближайшее время выпустит из пещеры — и оценив все это, не мог что ли Серп Иванович толкнуть все мое экспедиционное снаряжение за дрожжи и сахар?..

Я ведь знал: куражиться Серп умеет.

«Как ни бесчисленны существа, заселяющие Вселенную, — вспомнил я, — следует учиться их понимать. Как ни бесчисленны наши желания, следует учиться ими управлять. Как ни необъятна работа, связанная с самоусовершенствованием, надо учиться ни в чем не отступать. И какой бы странной ни казалась нам абсолютная истина, следует учиться не пугаться ее…»

Я лежал в пещере, выточенной временем и водами в шлаковой прослойке между двумя лавовыми языками, и мне снилось: Серп Иванович варит расовую кашу. Рис он выменял на казенные сапоги, развариваясь, рис течет в океан, вверх по течению рисового ручья прямо на Сказкина ползет Краббен. Метрах в десяти от Серпа Ивановича Краббен останавливается, и тогда я кричу:

«Поддай, Сказкин! Шайбу!..»

Кто сказал, что Серп не молод?

«Молот, молот…» — сказал я себе, очнувшись.

И глянул вниз.

Может, стоит рискнуть? Может, Краббен спит? Может, он давно ушел в нейтральные воды?.. Тогда ничто не помешает мне вернуться в поселок.

«А если Краббен не спит?.. Если вон тд глыба, выступающая из тени, совсем не глыба, а часть его чудовищной головы?.. Если Краббен затаился внизу, под пещерой, в подводных камнях? — лежит себе, полный доисторического терпения и злобы… Я ведь не сивуч, со мной справиться еще легче…»

Малоприятные мысли путались в голове. Но вот странно! — одновременно я видел и кое-что другое.

Музей.

Огромный музей современной природы.

Зал.

Огромный зал, посвященный лишь одному, но совершенно уникальному экспонату.

Табличка над экспонатом.

Надпись на табличке.

«Краббен тихоокеанский. Единственный известный в настоящее время вид. Открыт в водах кальдеры Львиная Пасть младшим научным сотрудником Т. Н. Лужиным и полевым рабочим Пятого Курильского отряда С. И. Сказкиным».

«С. И. Сказкиным! — возмутился я. — Трус проклятый!»

И, подумав, перед именем Лужина я поставил достаточно высокую научную степень, а имя Сказкина вообще стер.

Казенный фал и казенная гречка, — я объясню тебе разницу!

Очень хотелось есть.

«Дикость, — говорил я себе. — Это просто дикость! Я — человек, можно сказать, венец творения, блокирован в темной пещере тварью, явившейся неизвестно откуда!»

И говорил себе: «Ночь… Почему не рискнуть?.. Не может быть, чтобы я не обогнал этого громилу!.. Мне бы только схватиться за фал, а дальше я себя вытащу!..»

«Рискни!»

Но даже понятие риск было теперь связано в моем сознании с именем Сказкина.

«Ух, риск! — явственно услышал я смещок Сказкина. — Я рисковый! Я что хошь сделаю!»

Причудливо смешались в его очередном рассказе израсходованные на бормотуху деньги, оборванные линии электропередач, заснеженный, завьюженный городок Чехов, где в темной баньке сейсмолог Гена Веселов и его помощник Сказкин поставили осциллографы.

«Вьюга смешала землю с небом…»

Вьюга крутила уже неделю. Два раза в день на осциллографах, поставленных в баньке, надо было менять ленту, все остальное время уходило на раздумья — где поесть? Столовые в городе давно не работали, конечно из-за вьюги, но Сказкин и Веселов и не могли пойти в столовую: они давно и везде крупно задолжали, потому что командировочных, все из-за той же вьюги, не получали уже пятнадцать дней.

Метель…

Кочегар дядя Гоша, хозяин квартиры и баньки, снятой Веселовым, возвращался, как правило, поздно и навеселе. Будучи холостяком, дядя Гоша все свое свободное время проводил среди таких же, как он сам, ребят, по его точному выражению — за ломберным столиком…

Возвращаясь, дядя Гоша приносил банку консервированной сайры. Он долго возился над банкой, но все же ее вскрывал и ставил перед псом, жившим у него под кличкой Индус. Сказкину и Веселову дядя Гоша говорил так: «Псам, как шпионам, фосфор необходим. И заметьте, я хоть и беру консервы на комбинате, но именно беру, а не похищаю. Другой бы попер с комбината красную рыбу, а я сайру беру, одну баночку, для Индуса, бланшированную, но нестандартную, ту, что все равно в брак идет».

И Сказкин, и Веселов, оба они хотели нестандартной сайры, даже той, что идет в брак, но дядя Гоша их терзаний не замечал — в наше время, да чтоб голодали?.. Он терпеливо ждал, когда пес оближет банку и сразу гасил свечу: «Что там, братишки, потолок коптить. Потолок не горбуша.»

Все ложились.

Сказкин пару раз проверял: не осталось ли чего в баночке Индуса? Нет, Индус справлялся. А на робкие намеки, что псу фосфора не хватает, что надо бы для него прихватывать две баночки, дядя Гоша говорил прямо: «Одна баночка — это одна, а две баночки — это уже много! Разницу надо знать, братишки! И совесть моя чиста!»

Он думал и добавлял: «Как мой дом!»

Дом у него, правда, был чист и гол.

Как его совесть…

Сказкин и Веселов, гордые, но земные, слабели буквально на глазах. Индус стал относиться к ним без уважения. У Веселова он отнял и унес в метель рукавицы; пришлось пару Сказкина пришить к рукавам — как в холода ходить голорукими?

В горисполком Сказкин и Веселов не заглядывали: они уже выбрали под расписку все, что им могли дать; знакомых в городе у них не было, метель никак не стихала — назревала истинная, страшная катастрофа.

Но в день, когда Сказкин решил перебороть гордость и попросить у дяди Гоши взаймы, в сенках дома раздался крик.

Держась руками за стену, Сказкин бросился на помощь другу.

В сенках, на дощатой, плохо проконопаченной стене, под старой, обдутой снегом рубашкой висел самый настоящий окорок пуда на. полтора. С одной стороны он был срезной, плоский, с другой розовый, Выпуклый и походил на большую мандолину.

Окорок вкусно пах.

Позвав Индуса, Сказкин и Веселов долго смотрели на окорок.

Потом был принесен нож, то ли Сказкиным, то ли Индусом, и каждый получил по большому жирному куску окорока. Индус тоже. «Хватит тебе фосфор жрать, — сказал