На рубеже веков. Очерки истории русской психологии конца XIX — начала ХХ века - Елена Александровна Будилова

и умело использовала приемы эмоционального воздействия. Тут же мы находим и утешение недовольных. «Чтобы быть счастливыми, вполне потребно немногого». Далее все переводится в психологический план. И если на одной странице говорится, что все зависит от божьей воли, то здесь в помощь берется ссылка на то, что «как существа нравственные и свободные, созданные по образу божию, мы одарены волею независимою, мы не слепые орудия, не безмолвные фигуры, неспособные к добру или злу. Следовательно, и счастливым быть зависит от воли каждого». Пресловутая свобода воли, которую отстаивали богословы в борьбе против сеченовской материалистической психологии, оказывается здесь нужной. Основа счастья — «быть довольным самому и делать довольными других». «Будь доволен богом, т. е. тем жребием, теми отношениями, в каких он поставил тебя в этом мире. Нет сомнения, однакож, что такой жребий по твоим силам, по твоему образу бытия и деятельности, по твоему назначению есть наилучший». Религиозных деятелей нисколько не смущало то противоречие, которое заключалось между провозглашением свободы воли и божьим предназначением. Условие счастья — «быть довольным, делать довольными» (Дьяченко, 1898, с. 156–161).

«Скорби телесные» получали свою долю утешений — утешение больных. Одна из глав предназначалась для «изнемогающих, хотя и не потерявших надежды на выздоровление», а другая — для «потерявших надежду на выздоровление». Тут находилось место для христианского взгляда на болезнь и смерть, для ободрения умирающих и для утешения тех, кто потерял близких: утешались родители, потерявшие детей, вдовы, вдовцы, сироты.

В самостоятельный отдел были вынесены семейные отношения. Здесь содержалась глава утешения «скорбящих о том, что не могут иметь роскошных и модных одежд», были свидетельства святых отцов о вреде для нравственной жизни щегольства «в женских уборах и нарядах» и специальная заметка — обличение роскоши. Приводимые библейские наставления говорили об отношениях между мужем и женой.

Часть вторая руководства представляла «утешения в скорбях духовных», «утешение в коих в высшей степени необходимо, дабы безучастием к таким скорбям не довести скорбящего христианина до отчаяния и неверия, приводящих к вечной смерти». На первый план выступало «утешение страждущих от маловерия и религиозного сомнения». Заголовки говорят сами за себя: «Источник неверия и его исцеление», «О том, сколь безумно безбожие», «Критика пантеизма и материализма как систем безбожия, наиболее распространенных в наше время и оказывающих пагубное влияние на религиозно-нравственную жизнь человека». Христиане утешались и по поводу «охлаждения их к делам любви относительно ближнего». Последняя глава предназначалась «утешению пастырей церкви». Утешались они прежде всего в «видимой бесплодности их деятельности», в «сетовании на бесплодность церковной проповеди».

Отмена крепостного права и другие реформы 1860-х годов, явившиеся следствием перехода страны на путь капиталистического развития, изменили условия деятельности церкви, предъявили к ней требования, связанные с задачами, поставленными формирующимся буржуазным строем.

В пореформенные годы были внесены изменения в программу обучения духовенства. Перед священниками ставились новые специальные социально-психологические требования к их деятельности среди населения. В новых программах нравственного богословия поднимались вопросы управления поведением народных масс. Составленный по новой программе, один из учебников подвергся критике потому, что, как писал рецензент, «для автора не существует духа времени и роста души». В историческом развитии, замечал критик, менялся и меняется христианский идеал: «теперь идеал христианский ищется в свободе и правах отдельной личности» (Гренков, 1873, с. 155). Автору учебника ставилось в упрек, что он не использует «качественную, интенсивную растяжимость нравственной идеи, завитой в законе» (там же, с. 144). Так мудрено говорилось о том, что богословы должны выполнять новые социальные задания. Далее мысль пояснялась: «Моралист по преимуществу должен быть знатоком современного уровня цивилизации, в формах которой действуют нравственные принципы. А между тем, наше богословие пишется как будто бы не для живых людей, а для абстрактного бездушного общества, без плоти и крови; отсюда крайняя педантичность нашей морали, которой никто не слушает» (с. 155). Проповеднику надо идти, замечал рецензент, от сердечного участия, пламенных порывов, надо учитывать увлечения, нравственное геройство, т. е. мотивы, которые «недолюбливает закон», откровенно пишет критик учебника, предлагающий более тонкие способы воздействия на верующих, чтобы подвести их к тем же идеям, «завитым в законе».

В нравственном богословии на первый план выступали личность и ее свободная воля. В этом сказались требования капиталистического развития страны. С отменой крепостного права, давшего мнимую свободу крестьянам, на церковь легла обязанность такого толкования свободы воли, которое подчиняло бы народные массы господствующим классам. В психологических сочинениях теоретиков богословия тема свободы воли становится предметом многих статей и книг. Руководители православия утверждали значение нравственной свободы в человеческих поступках и ее отношение к понятиям «бог», «благодать», «предопределение божие»; активность человека, его уверенность в том, что он сам является инициатором своих действий, религиозно-идеалистическая философия превращала в доказательство самостоятельности духовного начала человека и его зависимости от божьей воли. В «Курсе опытной психологии» И. Чистовича говорилось: «Непредубежденное и беспристрастное сознание утверждает, что свобода воли есть способность человека определять себя под условием известных побуждений, и такого или другого рода действованию с неизбежным сознанием высшего долга — сообразовать свою деятельность с законом, вложенным в его существо виновником его бытия и поэтому служащим для него единственным путем для достижения предназначенной ему цели бытия и жизни (Чистович, 1876, с. 141).

В представлении о свободе воли и в учении о несвободе воли в русской психологии второй половины XIX в. получила выражение проблема социальной необходимости и принуждения, или, иначе говоря, проблема общественно-исторической необходимости. Церковь всячески защищала положение о свободе воли человека. Но свобода эта истолковывалась как осознанное божие предопределение: в силу божественной природы души произвольный выбор действий предполагал, по словам богословов, свободное влечение к добру, направляемое божественным предопределением. Конечный смысл свободы воли заключался в том, чтобы человек выбирал те поступки, которые определялись бы божьим велением, а посредником между человеком и богом становилась церковь.

Воля, признанная свободной от законов материального мира, направляла действия и поступки человека согласно дарованным богом нравственным чувствам. То, что люди совершали далеко не нравственные поступки и оказывались во власти необходимости определения своих действий, находило свое объяснение в христианском учении о причинах мирового зла — о грехопадении, темных силах, искушающих человека, и других причинах, которые подробно описывались в разработанной церковью теории происхождения зла. Противоречия были налицо, но церковные деятели умели находить удобные объяснения и создавать видимость примирения самых противоречивых утверждений.

Учение о свободе воли выполняло в христианском мировоззрении важную роль: на него опирались взгляды об ответственности человека за свои действия, за свои грехи перед богом, что оправдывало все государственные меры принуждения и наказания. Все размышления о свободе воли сочетались