Тень воина - Владимир Перемолотов

Гаврила достал находку из воды и встряхнул, убеждаясь, что не ошибся.

К нему вернулась его волчевка. Хоть растрепанная и мокрая, зато чистая и пахнущая морем. Княжий подарок остался единственной вещью, которая связывала его с прошлым, с Родиной…

Он прижал ее к лицу и заплакал.

Соль слез человека смешалась с солью моря.

Несколько мгновений он стоял в воде, потом вышел.

Горло саднило от соли, но смочить его было нечем. Море не могло дать ему ни воды, ни еды и искать там спасения смысла не было. Он обернулся к берегу.

До виднокрая тянулась рыжая песчаная равнина, на которой не росло ничего, кроме такой же рыжей, высушенной солнцем травы. Там не было ни кустов, ни деревьев и Гаврила понял, что вряд ли сможет отыскать там то, что сейчас нуждался более всего — воду.

Руки сами собой опустились.

«Стоило ли спасться из моря, чтоб умереть на берегу?»

Он тряхнул головой, отгоняя дурные мысли.

«Стоило! Спасаться стоило в любом случае!»

Слезами горю не поможешь и Судьбу не разжалобишь. Если на берегу не оказалось воды, то, возможно, она была где-то там, за виднокраем. Нужно было только подняться повыше и увидеть её.

Скала поднималась в небо до высоты птичьего полета. Над её вершиной кружил с десяток черных птиц.

У Гаврилы закружилась голова, он вздохнул, вспомнив Гольша. Страх высоты оставался его страхом. Препятствием, которое нужно было преодолеть, а сейчас самый подходящий момент для этого.

Скала походила на лезвие топора, небрежно брошенное каким-то Богом на берегу. Обушок источился временем, водой и ветрами, а вот само лезвие осталось, превратившись в камень.

Гаврила сбросил мокрую волчевку на нагретый солнцем валун и стараясь не смотреть вниз, начал подниматься, стараясь не думать о том, что с каждым его движением земля удаляется все дальше и дальше.

Вода, время и ветер хорошо поработали над камнем, оставив после себя щели и выступы.

Пальцы находили трещины и выбоины, и скала медленно уползала мимо щеки вниз. Уверенности добавлял и ветер с моря, что порывами толкал в спину, прижимая к накалившимся за день камням. Масленников сумел улыбнуться. Дело двигалось… Чтоб подбодрить себя, Гаврила остановившись на мгновение, посмотрел вниз.

Лучше бы он этого не делал.

Море далеко внизу пенилось маленькими волнами и, вспомнив, какие они на самом деле громадные эти водяные валы. Масленников застыл. Страх впился в него как клещ, заставив вцепиться скрюченными пальцами в скалу.

По спине поползли крупные как жуки капли пота.

«Светлые Боги!» — подумал он, ожидая пришествия ставшего уже знакомым Черного ужаса. — «Сейчас…» Ему не нужно даже было гадать, что случится, если страх поймает его в этом месте, и чем обернется его неуклюжесть… Понимание этого только добавило ужаса.

Зубы впились в губу, наполнив рот солёным вкусом крови, но ветер, мягко толкавший его в спину, вдруг изменил направление и ударил сбоку. Гаврила вскрикнул и, ловя мгновение, побежал по скале, словно муравей, обгоняя собственный запах. Неведомая сила несла его вверх, заставляя непонятно каким чувством выбирать путь от смерти, а не навстречу ей.

Остановился он, только почувствовав, что выше бежать некуда. Стена кончилась.

На самом верху оказалась плоская площадка. Едва руки ухватились за край, с неё поднялся десяток птиц, и с криком закружились над головой. В двух шагах от него черным пятном на пятнистом серо-зеленом граните растеклась расселина. Над головой орали птицы, далеко под ногами шумело море, но наученный горьким опытом Гаврила не стал смотреть вниз. Он перевалился через край и застыл, захлебнувшись морским ветром.

Как из пустыни тянуло нестерпимым жаром, так из расселины тянуло прохладой. Гаврила подполз поближе. Холодный влажный воздух напоминанием о нижнем мире скользнул по щекам.

— Вода, — прохрипел Гаврила.

Прохлада манила его, и он наклонился над бездной. Где-то внизу масляно переливалась спокойная гладь. Более заманчиво не смогло бы блестеть и золото…

Словно завороженный Гаврила опустил в расселину ноги и засмотрелся на далекую воду. Теперь она блестела, словно ночное небо. Вода тянула к себе, обещая прохладу и смерть жажды.

За спиной послышался клёкот. Затылком недавний раб почувствовал размах крыльев, движение воздуха и шарахнулся в сторону. Этого движения хватило, чтоб понять, что произойдет в следующее мгновение. Еще не потеряв равновесия, он сообразил, что ждет его внизу. Страх вскипел в нем, но, уже пронзая воздух, он понял, что этот страх не поможет ему выжить…

Глаза ухватили мгновенно сузившееся жерло расселины, а потом все вокруг стало красно-зеленым.

Скала стремительно летела вверх, а навстречу неслись, выступая из темноты, камни, острые как змеиные зубы, и тогда Масленников закричал, давая выход страху.

Камень пробил ему грудь, но боли он ощутить не успел — Смерть оказалась быстрее боли…

Все города похожи один на другой, а приморские в особенности — порт, кабаки, торжища да скудные домики, и если ходишь по ним не одну сотню лет, то нет разницы в том, как называется это скопище чужих домишек.

Игнациус мог бы пройти и этот город от причала до постоялого двора с закрытыми глазами.

Мог, но не пошел, ибо от открытых глаз пользы могло быть куда больше, чем от лишнего подтверждения убогости фантазии этих земляных червей, которые считали себя цивилизованными людьми. Где-то ведь прятался еще Митридан, копил злую силу. Может быть именно здесь… Если где-то рядом Гаврила Масленников, то и колдун должен быть неподалеку. Следовало как можно скорее отыскать обоих.

Слава Богу, это уже не Русь. Конечно, и тут имелись маги и колдуны, но с ними можно было договариваться. Тут были противники, а не враги и поэтому взаимные услуги и золото могло сильно облегчить его жизнь.

Золото, конечно, в особенности.

Его у него не было, но это ничего не значило, раз у него была Сила.

Он выбрал лавку благовоний побогаче, и, произнеся Слово Власти, забрал все золото, что нашел там, и несколько склянок. Обезволенный хозяин с поклонами проводил его до двери, попросил заходить еще. Игнациус не обещал — своих дел было невпроворот, но все же на прощание милостиво кивнул и прихватил с собой лавандовое масло.

Теперь, когда в кармане звенело золото, следовало найти помощника, у которого имелся бы Шар.

Разглядывая вывески, он прошелся по городу, по базару, послушал о том, что говорили.

Разговоры тут шли только о двух вещах — о побеге, что недавно устроили рабы, и о чудесной пермене в судьбе Патрикия Самовратского, вновь, капризом случая, попавшего в милость к Императору.

Это его не заинтересовало.