Дом свиданий - Леонид Абрамович Юзефович

— Фу-у, — облегченно выдохнул Нейгардт.

Остальные притихли. Зайцева даже слегка окривела от страстного ожидания, что одна из этих двоих вот-вот забьется в предсмертных судорогах, но ничего не произошло, и тогда вдруг все увидели, что Нина Александровна до сих пор не притронулась к своему бокалу. Наливка переливалась в нем, как лунный свет, — мертвенная, ядовито-желтая, и казалась даже иного цвета, чем в других рюмках.

— Ниночка! — прошептал Куколев. — Ты… Ты не пьешь?

Она молчала.

— Я так и думал, что у вас недостанет мужества покончить с собой, — усмехнулся Иван Дмитриевич.

Он взял ее рюмку и поглядел на просвет. По цвету наливочка была очень хороша. Интересно, какова на вкус?

Прежде чем кто-то успел сообразить, что происходит, Иван Дмитриевич поднес рюмку ко рту. Жена завизжала, но поздно. Поздно! Янтарная влага уже растеклась по нёбу, затем горячей нежной струей вошла в горло и по пищеводу двинулась дальше вниз.

— Ваня-а! — взвыла жена.

Он аппетитно причмокнул, промокнул салфеткой губы и поставил пустую рюмку обратно на стол. Нина Александровна подняла на него свои козьи глаза. Только что в них стоял ужас, а теперь он уступал место блудливой надежде.

— Ваше самоубийство, мадам, даже если бы вы на него решились, никак не входило в мои планы, — сказал Иван Дмитриевич. — Бокалов я не переставлял. Отравленный по-прежнему стоит перед тем человеком, кому вы его предназначили.

Может быть, он еще сумел бы помешать тому, что произошло в следующее мгновение, но отвлекла жена. Она и всхлипывала у него на груди, и молотила по ней кулачками, а пока он отбивался, одновременно винясь и утешая ее, Зеленский вдруг схватил стоявшую перед ним рюмку и опрокинул себе в рот.

— И он умер? — спросил Сафронов.

— Точно сказать не могу, — подумав, ответил Иван Дмитриевич.

— Как так — не можете?

— Его увезли в больницу, и одни потом говорили, что он умер, другие — что поправился. Во всяком случае, я никогда больше его не видел. В наш дом он уже не вернулся.

Другой человек удивился бы, что Иван Дмитриевич не удосужился навести справки о судьбе Зеленского, но за две недели, прожитые с ним бок о бок, Сафронов многому перестал удивляться. Он, в частности, знал, что Иван Дмитриевич в ущерб истине часто воскрешает героев своих историй — тех, разумеется, которые ему симпатичны.

— Тем не менее, — продолжал Иван Дмитриевич, — Гнеточкин тревожился не зря. Привезли гроб не по мерке, и пожалуйста, все так и случилось, как он предсказал.

— Когда вы забрались к нему в квартиру, где нашли этот оттиск, я, честно говоря, подумал, что он и есть убийца, — сказал Сафронов.

— Ну что вы! Он просто сделал для Якова Семеновича эскиз чеканки, как раньше рисовал для него мамзелек. Поэтому Шарлотта Генриховна считала его своим врагом.

— А почему он не признался, что жетончик ему знаком? Он что, знал его смысл?

— Не думаю. Но подозревал, видимо, что это связано с мамзельками, и решил промолчать, чтобы не портить отношения с вдовой. Та-то его простила, на поминки позвала. Вот он и решил, что лучше бы ему остаться в стороне.

— Но зачем вы полезли к нему в мастерскую?

— Я должен был убедиться, что жетончик сделан по заказу Якова Семеновича.

— А Зеленский успел объяснить вам значение надписи на нем?

— Да.

— Что же вы тогда скрываете от меня?

— Давайте вернемся к этому чуть позже, — сказал Иван Дмитриевич. — У вас ведь, наверное, есть еще вопросы. Ну, например, вы поняли, почему отравилась Лиза?

— Я полагаю, что Нейгардт здесь ни при чем, Нина Александровна хотела отравить собственного мужа.

— Нет-нет, — довольно засмеялся Иван Дмитриевич. — То есть отчасти вы правы, но это был не яд, а всего лишь снотворное.

Куколев-то выпивал по маленькой рюмочке, а Лиза хлопнула целый бокал, и неудивительно, что ей стало дурно.

— А-а, — сообразил Сафронов, — я, кажется, понимаю. Все это произошло в субботу, когда их прислуги не бывает дома. Лиза с Катей тоже должны были куда-то уехать, и Нина Александровна решила усыпить мужа, чтобы не помешал ей принять любовника. А ее любовником был Яков Семенович… Правильно?

— Вы делаете успехи, — сказал Иван Дмитриевич. — Кстати, той ночью в «Аркадии» она дала снотворное и Зеленскому, но тот все-таки проснулся. На нервных людей такие снадобья действуют слабее.

— Одного не пойму, — признался Сафронов. — кто же подбросил Куколеву-старшему этот жетончик?

— Да никто не подбрасывал. Яков Семенович подарил его Нине Александровне, как дарил всем своим любовницам. Жетончик лежал у нее в такой же коробочке, что и запонки, и прислуга их перепутала. Вот и весь секрет.

— А Петрова она отравила? Нина Александровна?

— Да. Он случайно увидел ее в «Аркадии», а раньше встречал с Яковом Семеновичем. Не будь дурак, сопоставил ее появление с его смертью и хотел взять отступного за молчание. Она обещала принести ему деньги, но в конце концов сочла за лучшее от него избавиться. Петров сам позднее мне рассказал.

— Как? — поразился Сафронов. — Разве он не умер?

— Нет, поправился. Все думали, что умер, а он поправился. Крепкий мужик, да еще насквозь проспиртованный. Таких никакой яд не берет.

— А Яков Семенович, он, случаем, не поправился? — ехидно спросил Сафронов.

Иван Дмитриевич развел руками:

— Увы, тут я вам ничем не могу помочь. Он умер.

— Жаль.

— Конечно, если хотите, можно написать, что он инсценировал свою смерть и другой гроб тоже оказался пуст, но тогда придется вычеркнуть всю вторую половину рассказа. Хотите, так и сделаем, пусть он тоже останется жив. Я к нему больших симпатий не питаю, но все-таки жаль человека. Он вовсе не был тем чудовищем, каким его изобразил Зеленский. Да, сладострастный с больным воображением, неверный муж, тщеславный любовник, но ведь что-то в нем было, за что его любили женщины, хроменького-то! Знаете, не будь этой хромоты, я бы относился к нему гораздо хуже. А так… Давайте, что ли, в самом деле не станем его хоронить. Хотите?

— Нет уж! — отказался Сафронов. — Объясните лучше, как вы догадались, что Нина Александровна и есть убийца?

— Во-первых, жетончик. После разговора с баронессой я понял, что Яков Семенович дарил такие штучки своим любовницам. Баронесса хотя и сочинила про Екатерину Великую, но не на пустом месте. Во-вторых… Помните, когда я рано утром гостил у Зеленского и мы пили позолоченный чай, появилась Нина Александровна. Она сказала, что Шарлотта Генриховна зовет меня, а Зеленский ей подыграл — дескать, вдова услыхала мой голос и поняла, где я нахожусь. Но затем мы встретили Евлампия, и тот сообщил, что Шарлотта Генриховна поехала к сестре. Она и не думала меня звать! Это все выдумала Нина Александровна, чтобы оправдать свое появление у Зеленского. Оба они хотели скрыть от меня существовавшие между ними отношения. Кстати, — отвлекся Иван Дмитриевич, — вы заметили, что у нее козьи глаза?