Свое счастье - Ирина Грекова

— Работает. Чувствуется известная напряженность.

— Это неизбежно. Благодарю вас, вы очень четко работали в мое отсутствие.

— Как мог, — скромно наклонил голову Толбин.

Вошел Нешатов. Фабрицкий обратился к нему сдержанно-официальным тоном:

— Юрий Иванович, прошу вас зайти ко мне для делового разговора.

…В кабинетике Фабрицкого Нешатов закурил.

— Разболтались вы тут без меня, — заметил Фабрицкий. — Так и быть, разрешаю курить, хотя вы и не спрашивали.

— Возомнил о себе, будучи в роли главного подозреваемого. Наглость — в характере анонимщика.

Что-то новое в нем было, неожиданное. Видно было, что человек твердо стоит на ногах.

— Ну как? — спросил Фабрицкий. — Дали ваши наблюдения какой-то материал? Есть соображения по поводу авторства?

— Кое-какие есть, но пока без твердых доказательств.

— У меня тоже есть соображения, и даже определенные. Давайте поделимся ими.

— Я бы не хотел пока называть имен.

— И не надо. Сделаем так: я напишу первую букву фамилии, вы — последнюю и покажем друг другу. Интересно, совпадут ли наши оценки.

Оба написали по букве.

— Так? — спросил Фабрицкий.

— Видите, наши оценки совпали. Это хороший аргумент в пользу их справедливости.

— Но еще не доказательство.

— Будут и доказательства. Не все сразу. Привет!

Фабрицкий сел в Голубой Пегас и поехал в милицию. Капитан Буков принял его более чем сдержанно:

— Да, приходила ваша супруга, жаловалась на хулиганские звонки. Мы сделали, что в нашей власти. Вызвали, внушили. Больше не беспокоят?

— Нет.

— Чего же вы хотите?

— Официальную справку о номере телефона, с которого были звонки, и о фамилии владельца.

— Э нет, такой справки мы дать не можем. Я вообще напрасно поделился с вашей супругой насчет номера. Вижу, дамочка волнуется, пожалел и ляпнул чего не надо. Звонки прекратились? Лады. Вот и все, будьте довольны. Мы свое дело сделали.

Фабрицкий покинул отделение милиции с досадным чувством. Все-таки насколько легче иметь дело с женщинами…

Следующий его визит был к прокурору. Близкий знакомый близкого знакомого, он принял Александра Марковича очень сердечно, очень внимательно. Пока Фабрицкий рассказывал, прокурор что-то записывал в своем блокноте и рисовал ветвящиеся схемы. Людей он обозначал кружками, их взаимоотношения — стрелками. Когда Фабрицкий кончил, заговорил прокурор.

— То, что вы мне рассказали, Александр Маркович, очень прискорбно, но очень обыкновенно. Вы себе не можете представить, насколько обыкновенно! Преступлением в строгом смысле слова это не является. Прокуратура не может распылять свое внимание на такие мелочи. Если б она ими занималась, у нее не хватало бы времени на другие дела, более важные. В нашем масштабе ваше дело — песчинка. Подумаешь, анонимки! Весь ваш анонимщик не стоит минуты внимания. По возможности забудьте о нем. Учтите, нервные клетки не восстанавливаются. Построчит-построчит и перестанет. Ей-богу, это мой самый сердечный, дружеский совет.

— Сколько я понял, дело для вас мелко?

— Так точно, — кивнул прокурор.

— А если бы дело шло об убийстве, вы бы им занялись?

— Обязательно.

Фабрицкий усмехнулся не без ехидства:

— Значит, когда убивают одного человека, это вас интересует. А когда убивают коллектив, когда люди лишаются работоспособности, подозревают друг друга, все идет вразброд — это вас не касается?

— Ну, не преувеличивайте. Пока еще никто не убит.

— Если расхищается социалистическая собственность, — гнул свое Фабрицкий, — вы готовы рассматривать дело? А когда разбазаривается рабочее время, зря тратится на никому не нужные отписки? Когда люди не могут работать в полную силу? Это вас не касается?

— Вы были бы прекрасным прокурором.

— Я вполне доволен своей специальностью. Так что вы мне скажете?

— Один из многих парадоксов жизни: вина есть, но привлечь по ней невозможно. В принципе такими делами, вроде квартирных склок, должна заниматься милиция. Только вряд ли она захочет. У нее своих насущных дел выше головы.

— Но ведь я знаю, кто это писал! Вы меня как будто слушали внимательно. Факт управления содержанием анонимок… Появление в них информации, известной только подозреваемому…

— Все это не доказательства. С юридической точки зрения — нет.

— Наконец, хулиганские ночные звонки! Удалось же засечь три случая, когда они исходили с того телефона!

— Это, конечно, факты. Они могут быть доказательствами, но чего? Даже если неопровержимо выяснится, что подозреваемый звонил вашей жене три раза ночью, это никакого отношения к авторству анонимок не имеет. Мало ли как он может объяснить эти звонки? Набрал один номер, ошибся, по привычке набрал этот. Попробуй докажи, что он врет.

— А тот факт, что после вызова ответственного за телефон звонки начисто прекратились?

— Тоже ничего не доказывает. Юридической силы не имеет. А самое главное — все дело со звонками не стоит выеденного яйца. Допустим даже, в самом благоприятном случае вам удастся доказать, что этот «икс» (зря вы не сообщили мне его фамилию, но это — ваше дело!) звонил несколько раз вашей жене ночью. Ну и что? Поступок квалифицируется как мелкое хулиганство. Штраф, а скорее всего даже не штраф, а общественное порицание. Вам-то какой от этого прок? А времени вы потратите уйму. Куда больше, чем отвечая на анонимки. Так что не советую, дорогой Александр Маркович, заниматься этим делом в юридическом плане. Как говорится в моем любимом романе «Баскервильская собака»: «Если вам дороги ваша жизнь и ваш разум, старайтесь держаться подальше от болота».

— Это вы так лестно характеризуете свои юридические органы?

— Только неофициально.

— Значит, окончательный вывод: бросить?

— Бросьте. Если у вас будут новые данные, более доказательные, — другое дело. Приходите. Буду рад вас выслушать.

Фабрицкий и прокурор расстались друзьями, хотя и не до конца довольными друг другом.

Снова Голубой Пегас — на этот раз за город, в санаторий, где долечивался Ган. Тот был в пестрой заграничной пижаме, немного осунувшийся, но на вид здоровый.

— Борис Михайлович, рад вас видеть, и как будто в полном здравии! Как вы себя чувствуете?

— Хорошо. На днях выписываюсь. Какие новости в институте?

— Ничего особенного. Делаем дисплей. Нешатов творит чудеса. Я только сегодня прилетел, как Чацкий, с корабля на бал, но с воздушного корабля, лайнера. И сразу же окунулся по уши в помои.