Подводный охотник - Игорь Чиркунов

наказываю… — устало вздохнул. — Давай, ещё раз попробуем? Итак… Заткнись.

На пятый раз, наконец, подействовало — я отпустил пальцы, но привязанный лишь судорожно втягивал воздух носом, не пытаясь что-нибудь выкинуть.

— А ты, молодец! Вот видишь? Когда ты делаешь то, что тебе говорят, тебя оставляют в покое… А когда ты ведёшь себя неправильно, тебя наказывают!

И опять легко сдавил нос!

На этот раз я держал даже чуть дольше. «Объект» пытался мотать головой, засасывать воздух сквозь кляп, сооружённый, кстати, из его же набедренной повязки. Но получалось это плохо. Как говорила одна моя знакомая, врач: «Хорошо зафиксированный пациент в наркозе не нуждается».

Наконец я разжал пальцы.

— Ты прости, пожалуйста. Но мне надо было показать, что это не от тебя зависит — жить или умереть. Если я решу, что мне что-то не нравится, я пальцы не разожму, и ты задохнёшься. Надеюсь, ты это уяснил.

Это тоже азы — вырабатываешь у «объекта» некий паттерн поведения. Пусть думает, что, наконец, разобрался, за что его наказывают, а за что нет. А потом ломаешь схему. Больше непонимания — больше неуверенности, отчаянья и страха.

— Ну что, Напо, ты уяснил, как легко можешь потерять жизнь?… Кивни, что ль, если уяснил.

«Объект» несколько раз изобразил кивок.

— Хорошо, Напо, мне это нравится. А теперь слушай, что ты сделаешь. Завтра утром ты пойдёшь к вождю и скажешь, что передумал. Что не хочешь больше тащить на себе весь груз ответственности за касту, что хочешь больше времени проводить с семьёй, ибо дети — главное в жизни мужчины. А старейшиной, если ему так хочется, пусть остаётся Арииаху. Ты понял?

Всё то время, пока я изводил Напо неизвестностью, пока мучил его возможной и не самой лёгкой смертью, он либо пытался вырваться, либо дрожал, как осиновый лист. Но, как только разговор зашёл о месте старейшины, «объект», тут же, успокоился. Дрожь пропала, как по мановению волшебной палочки, и даже глаза из распахнутых полубезумных стали нормальными.

Ну, конечно! Мысленно я усмехнулся. Неизвестность пугает. Когда некто грозит всяческими карами и издевается, но за что — непонятно, это страшит очень сильно. Сложно быть храбрым против неизвестной силы, которой не пойми что надо.

А вот, когда тема известная, тогда проще. Появляются ориентиры. Опасность, вроде как, осталась, но она, как бы, уже привычная, знакомая. И не такая страшная.

И Напо, я почти уверен в этом, как только услышал, что от него хотят, тут же решил — он будет соглашаться со всем, что этот неизвестный от него потребует. Обещать, давать гарантии, клясться.

Чем угодно клясться — я хоть немного, но иных местных старших узнал. И понял, что для них все эти суеверия — бабкины сказки. Ну… по большей части. Я даже иногда думаю, что в старших племени и вышли как раз те, кто не сильно то и верит во всякие табу и духов. Прагматизм рулит даже в такие, казалось бы, дикие времена.

Напо из их же числа. Он прагматик, а про «месть подводных духов» на собрании молол, лишь потому, что на это народ мог повестись.

Вот и сейчас, поняв, что речь идёт, всего-навсего, про место старейшины, он успокоился и, наверняка, решил: он на всё согласится, а завтра…

— Ты понял, что должен сделать?

«Объект» закивал изо всех сил, настолько, насколько мог. Конечно! «Я соглашусь на что угодно, только отпусти… или просто уйди, не тронув», — такое сейчас крутится у него в голове.

— Обещаешь? И даже жизнью сыновей поклянёшься?

Пусть небольшая, но заминочка вышла. Так я и думал, жизнью сыновей клясться тяжело. Но видимо, когда припрёт — можно! И Напо вновь закивал.

— Хорошо, Напо, — я не повышал тона. — Я принимаю твою клятву. Но если завтра, к тому моменту как солнце пройдёт четверть своего пути, ты ещё не сходишь к вождю и не откажешься от должности в пользу Арииаху… Вернее не скажешь, что передумал забирать у него должность…

Пауза. Пауза в разговоре всегда работает. Пауза помогает лучше запомнить последние произнесённые слова. И как бы говорит: «А сейчас — внимание!»

— Тогда это, будет голова твоего сына.

И я поставил перед Напо отрезанную голову Херифе!

Сомневаюсь, что сквозь пламя свечи Напо разглядел все детали, но то, что это голова, а не что-то другое, например большой клубень батата — он рассмотрел.

Ибо, эффект был — что надо! Несмотря на стягивающие руки-ноги-талию верёвки, несмотря на зафиксированную растяжкой меж жердей голову, Напо задёргался так, что я на миг испугался, как бы он вместе с крестом не свалился! А в выпученных, словно вот-вот выпрыгнут из орбит, глазах отразился животный ужас.

Я дал ему некоторое время и добавил равнодушно:

— Я ещё не решил, кто это будет — младший или старший твой сын. Но это будет именно твой сын. Не ты, не твоя жена или дочь. Сын.

На этот раз в мычании сквозь кляп я различил такие тоскливые нотки, и было это настолько громко, что я, грешным делом, подумал, не угомонить ли бедолагу? Перебудит ещё соседей, что мне тогда делать? Вторая дубинка, как раз для этих целей, у меня была под рукой.

Но глушить «объект» не потребовалось. Он лишь уставился на меня немигающим, ненавидящим взглядом, словно пытаясь понять — кто? Кто я такой⁈ И думаю, в душе он уже давал себе самые страшные клятвы, что, как только настанет утро, как только он станет свободен, уж он меня точно найдёт. Найдёт, чтоб отомстить, даже если против будут все, включая отцов каст, вождя и шамана.

— Я знаю, о чём ты сейчас думаешь, Напо, — я сел на пол напротив него, так, что нас разделяла лишь свеча, которую я отодвинул чуть дальше, и отрезанная голова, её я поставил поближе к лицу «подопечного». Голова с широко распахнутыми глазами — Херифе пришлось дать проснуться.— Ты думаешь, что перевернёшь весь остров, что лично будешь трясти каждого, начиная от простого рыбака и заканчивая воинами, но ты меня найдёшь. И тогда…

Я не договорил, посмотрел ему в глаза.

— Только это всё напрасно. Чтоб найти меня, тебе потребуется нырнуть так глубоко, как не ныряет из людей никто. Ни отец глубин Ситу, ни даже этот зазнавшийся пацан, которому я, время от времени, всё-таки помогаю. А чтоб мне найти тебя… — ещё пауза. — Тебе не помогут ни люди войны, ни шаман, ни даже прикормленные бывшие воины… Да-да, Напо, у тебя не осталось верных людей. Кстати, Сон был хорош, он даже умер не сразу. Даже жалко было его именно так убивать, но… как говорится, ничего личного — он поступал нехорошо, поэтому нехорошо умер…

Не важно, как он умер. Важно, что сейчас напридумывает себе мой подопечный. А я продолжал равнодушным тоном:

— Даже, если ты окружишь свой дом шеренгой воинов, а на пороге посадишь вашего шамана с его дурацким посохом… Я всё равно выйду из этой стены… Или этой… Или той… Мне вообще не нужны ни двери, ни окна чтоб войти. И тогда ты будешь умолять, чтоб я забрал твою никчёмную жизнь, а не жизни твоих сыновей… И, знаешь, почему я сделаю всё, что захочу, и никто мне не помешает? — я наклонился к нему чуть ближе, уставился глаза в глаза и посидел так секунд тридцать.

Откинулся назад, чтоб лицо и верхняя часть тела ушла в тень, коротким, незаметным движением сунул в рот заготовленную коробочку, затем, резко наклонившись, вновь приблизив свое лицо к его, так чтоб отсветы свечи отражались в моих, широко раскрытых глазах. И «страшным голосом» выдохнул:

— Потому что я дух бездны!

Воздух, выходивший из лёгких, прошёл и сквозь полую коробочку, что я сунул в рот перед финалом представления. Он раздул лежащий там уголёк, прозаически выковырянный из местного очага. И набранный перед этим в рот рыбий жир — наиболее лёгкая, а значит, лучше всего воспламеняющаяся, его фракция вылетела из моего рта струёй пламени!

И в ту же секунду дубинка с короткого замаха врезалась Напо в висок. Удара видеть он не мог — всё внимание должна была привлечь моя страшная рожа и пламя, хоть и небольшое — всё-таки рыбий жир не спирт и не бензин, и даже не хорошо очищенное масло — но в темноте хватило и этого.

Фокус старый, читанный мной ещё в детстве, в книжке о жизни, то ли древнегреческих, то ли римских, рабов и парнишки, что, с помощью уголька, но только