Одиннадцать сребреников - Роберт Линн Асприн

«Неплохо стреляют парни», — с уважением подумал Ганс за миг до того, как чья-то стрела, пройдя чуть выше цели, пробила насквозь обе щеки безумца и вылетела наружу в брызгах крови. Теперь человек издавал животный вой, и изо рта его струился красный поток. Четвертый выстрел был самым удачным — тощий мужчина рухнул наземь и задергался, словно петух с отрубленной головой.

«А теперь осторожнее, парни, — настоятельно подумал Ганс. — Прекратите стрелять, хорошо? Теперь между вами и мною нету этого идиота — и вообще ничего!»

Ганс уже привстал было на одно колено и собирался подняться на ноги, когда женщина вдруг схватила кинжал убитого и кинулась на стражников, крича что-то сквозь судорожные всхлипывания.

«Она любила его, — подумал Ганс. — Они всегда любят таких». И на всякий случай опять растянулся в пыли.

Когда несколько секунд спустя Ганс вновь поднял голову, женщина оседала наземь. Она уже не кричала, а стонала. Кинжал валялся у ее ног, а запястье женщины явно было перебито, судя по тому, как висела кисть. Ганс понял, что женщине повезло — арбалетчик выбил кинжал из ее руки ударом приклада. Через несколько секунд стражники затянули петлю вокруг здорового запястья женщины, а остальной веревкой обмотали ее туловище.

Ганс наконец-то поднялся на ноги и подошел, чтобы взглянуть на двух человек, лежащих на земле. Они лежали почти совсем рядом друг от друга. Ганс опустился на корточки между ними.

— Вы случайно не лекарь? — спросил сержант, подойдя к нему мгновения спустя.

Ганс поднял голову:

— Нет. Но это неважно. Они оба мертвы.

— Мертвы! Окк мертв.., о…, он убил Окка, будь он проклят! Этот мерзавец, этот ублюдок убил его! Ганс кивнул и встал.

— Он сам не знал, что он делает. Он то ли был пьян, то ли просто рехнулся. Если бы ваш человек вынул меч, то, думаю, он остался бы жив. — Ганс не стал говорить, что Окк поступил глупо, бросившись с голыми руками на сумасшедшего, вооруженного кинжалом.

Сержант, который все еще стоял на коленях возле мертвого стражника, резко вскинул голову.

— Я помню вас. Ведь это вы приехали откуда-то издалека, с юга, и привели шесть лошадей, верно?

— Меня зовут Ганс. А вы.., сержант Римизин, верно?

— Что вы здесь делаете, Ганс? И где ваши лошади?

— Я их продал, — ответил Ганс. — Вот поэтому я и хожу пешком. Я ходил в Новый Город.., надеялся порасспросить кое-кого насчет работы. Я уже шел обратно, когда услышал, как эти двое орут друг на друга. Когда она бросилась на него, я остановился. Я не собирался идти дальше, когда у меня на пути стояли эти двое. Они словно взбесились!

— Ага, вы поступили умно. А почему вы упали на землю? Ганс слегка улыбнулся.

— Я увидел два арбалета, и они были направлены в мою сторону. Я никогда не видел раньше, как стреляют ваши парни, сержант. Я и не знал, что они такие меткие.

Римизин кивнул. Лицо у него немного прояснилось, однако он не улыбнулся — ведь его товарищ лежал мертвым у его ног.

— Вероятно, это тоже был разумный поступок. Эти двое парней гораздо лучше управляются с арбалетами, чем я сам. Ганс покачал головой и подавил вздох:

— Я вообще не умею с ними управляться. Я могу чем-нибудь помочь вам, сержант, или вы собираетесь попросить меня проследовать с вами?

— Мы сами все сделаем, не беспокойтесь, Ганс. Можете идти по своим делам. Нам даже не нужен свидетель — три человека из стражи видели все, что произошло.

Ганс кивнул и отправился своей дорогой, надеясь, что Красные и Магистратор не обрушат свою ярость из-за гибели Окка на голову несчастной женщины. Она вспылила из-за какой-то дурацкой ссоры и в результате потеряла своего мужчину, здоровье и свободу в придачу — по крайней мере, на какое-то время.

Ганс уже отошел от ворот на изрядное расстояние и брел по Привратной улице, как вдруг его поразила неожиданная мысль. Он бегом помчался домой и взбежал на второй этаж, перескакивая через три ступеньки. Коты сидели по углам. Нотабль собрался уже наброситься на пришельца, но остановился в последний миг, увидев, что не кто иной, как его собственный хозяин ворвался в комнату и схватил кожаный мешок.

В мешке было шесть серебряных монет. Желудок Ганса завязался узлом, по спине побежали мурашки, а лоб мгновенно взмок. Но тут Ганс вспомнил, что переложил одну монету в свой кошелек. Он раскрыл кошелек. Империал лежал там.

На следующее утро в мешке по-прежнему звенели семь монет.

— Даже не знаю, радоваться мне или горевать, — признался Ганс. Мигнариал сжимала его руку. Они стояли, глядя на серебряные монеты, рассыпанные по постели. Ганс осторожно высвободил руку, обнял Мигнариал и прижал девушку к себе. — Теперь мы знаем, что не все страшные смерти в городе имеют отношение к этим монетам. Быть может, монеты вообще никак не связаны со мной — ведь я был совсем рядом с этими двумя, а все монеты на месте. С другой стороны, они могут быть как-то связаны с нами обоими…

* * *

И тем не менее неизменное наличие серебряных монет и загадочного списка продолжало давить на них. Ганс и Мигнариал любили друг друга, они находились далеко от дома, и все же их отношения были далеко не безоблачными. Слишком тяжело было знать о том, что ты живешь бок о бок с колдовством и ничего не можешь с этим поделать; слишком страшно было ожидать чьей-то новой смерти и исчезновения еще одной монеты. Ганс и Мигнариал подумывали о том, чтобы обратиться к какому-нибудь фиракийскому магу и попробовать узнать у него что-нибудь или даже купить противозаклинание. Но после долгого спора они поняли, что боятся предпринять такой шаг. Нотабль стал совершенно невыносим, но Ганс, к своему удивлению и радости, обнаружил, что кот готов сопровождать его на прогулках днем и ночью, держась возле ноги, словно собака, и без всякого поводка. Анорислас продал двух тейанских лошадей за тридцать девять огников. Ганс, который предыдущей ночью едва не ударил Мигнариал во время новой ссоры, потратил все четыре фиракийские серебряные монеты на покупки: отделанные серебром гребень и расческу, две заколки для волос, украшенные самоцветами, плащ для себя самого и другой, гораздо более красивый, — для Мигни. Еще он купил две превосходные подушки, набитые гусиным пером и самую тонкую и роскошную ночную сорочку, какую только смог найти. Мигнариал видела хорошие и дурные события и приносила домой заработок. Она не видела ничего ни для себя, ни для Ганса. У нее не было никаких новых озарений или даже догадок относительно мешка, монет или списка.

Ганс купил себе новый метательный нож взамен того, который он потерял в лесу во время набега на лагерь тейана. Он немного поупражнялся в метании ножа в гимнастическом дворике для арбалетчиков позади казарм Стражи. Прежде чем уйти оттуда, Ганс вежливо отклонил предложение поступить на службу, сделанное ему начальником сержанта Гайсе. Два дня Ганс провел, помогая домовладельцу красить и чинить крышу. «Ты хорошо держишься на крыше, Ганс», — сказал домовладелец. Ганс только улыбнулся и кивнул, но ничего не сказал в ответ. Он не взял платы за работу, но и он, и Мигнариал, и даже коты заметили, что в их меню, словно по волшебству, появились изысканные лакомства. Мигнариал видела, как на базаре погиб человек — его убил сторож, нанятый Яшуаром, лавку которого погибший намеревался ограбить. Ни одна монета не исчезла. Был ли это повод для радости? Три дня Ганс проработал у Анорисласа и понял, что он по-прежнему равнодушен к лошадям. Однажды ночью Ганс в одиночестве пил пиво в забегаловке под названием «Бочонок Эля», и к нему подсела миловидная женщина лет двадцати шести или около того. У нее была, пожалуй, самая красивая фигура, которую Ганс когда-либо видел. Они проболтали примерно час, и Ганс выяснил, что эта женщина — не профессиональная шлюха, однако она не прочь привести его к себе домой. Ганс пытался доказать себе, что он в своем праве, поскольку, если бы ему не пришлось сбежать из дома после очередной ссоры, он не оказался бы здесь один. Беда заключалась в том, что Ганс никак не мог убедить себя, что Мигни была не права. Чувство вины погнало его прочь от удивленной и оскорбленной красавицы.