Энни из Грин Гейблз - Люси Мод Монтгомери

И каким трепетом, должно быть, переполняешься, когда проповедуешь и за душу берёшь своих прихожан! Почему женщинам нельзя быть пасторами, а, Марилла? Я и миссис Линд об этом спросила, но она пришла в ужас и заявила, что это была бы «вещь из ряда вон выходящая», а попросту – скандал… Она сказала, что в Соединённых Штатах встречаются женщины-пасторы, но мы ещё «не дошли до жизни такой» и, будем надеяться, не дойдём… Но я ума не приложу, почему бы женщинам не быть пасторами? Думаю, у нас бы превосходно получилось, Марилла! Когда проводится благотворительная работа, устраивается чаепитие в церкви или занимаются сбором пожертвований, женщины всегда у руля… Убеждена, миссис Линд смогла бы читать молитвы не хуже самого суперинтенданта Белла, и если ей попрактиковаться, – она могла бы даже проповедовать.

– Да, вне всякого сомнения, – сухо произнесла Марилла. – Миссис Линд только и делает, что «проповедует», но не в церкви, разумеется! Уж если Рейчел взяла кого-нибудь на прицел, то уж не промахнётся! Она всегда читает всем нотации.

– Марилла, – доверительно сказала Энни. – Я хочу кое о чём вам поведать. Меня это так беспокоит! Хотелось бы узнать ваше мнение! Я думаю об этом особенно по воскресеньям. В общем, мне очень хочется стать хорошей, и когда я с вами или с миссис Аллан или с мисс Стэси, – мечтаю о своём дальнейшем совершенствовании. Но вот когда я слышу – чаще всего от миссис Линд – что я не должна делать то-то и то-то, мне, наоборот, хочется это сделать и немедленно! Прямо-таки появляется непреодолимое желание! Наверное, я и в самом деле испорченная!

Марилла подозрительно взглянула на Энни и потом вдруг расхохоталась.

– Ну уж если вы, Энни, тогда и я тоже! Миссис Линд и на меня влияет подобным образом. Иногда мне кажется, что она оказывала бы большое положительное влияние на людей, если бы не придиралась к ним ежеминутно. Нужно издать указ о запрещении всяческих придирок. Но… сами понимаете, Энни, я не должна была всё это вам говорить! Рейчел – добрая христианка и учит хорошему. Я не знаю более душевной женщины в Эвонли. И потом – она такая трудолюбивая.

– Как хорошо, что и вы чувствуете то же самое! – сказала Энни решительно. – Это придаёт мне силы. Ну, больше не буду насчёт этого беспокоиться. Меня постоянно одолевают разные сомнения. Стоит одному разрешиться, как подступает другое. А иногда ты и вовсе попадаешь в тупик! Столько всего надо передумать до того, как станешь взрослой! Я всё думаю, что «хорошо», а что «плохо». Не правда ли, Марилла, всё это – очень серьёзно, когда взрослеешь? Конечно, рядом такие добрые друзья, как вы, Мэтью, миссис Аллан и мисс Стэси. Так что, если из меня не получится ничего путного – это будет только моя вина. Думаю, это – огромная ответственность, ведь у меня – лишь один шанс! Если я не вырасту хорошей, – возможности пустить время вспять мне никто не даст… Кстати, за лето я подросла на два дюйма. Мистер Джиллис измерил мой рост, когда я ходила на день рождения к Руби. Я так рада, что новое платье вы сшили намного длиннее! Этот тёмно-зелёный цвет мне очень нравится, и спасибо, что вы пришили эти хорошенькие оборочки! Конечно, я знаю, что можно бы было обойтись и без них, но… они такие стильные, входят в моду осенью. У Джоси Пай все платья с оборками! Знаю, что в платье с оборками я буду учиться ещё более успешно! В глубине души я о них мечтала!

– Ну, во всяком случае, вреда от них не будет, – удовлетворённо заметила Марилла.

Мисс Стэси вернулась в Эвонли и нашла своих учеников отдохнувшими и «рвущимися в бой». Особенно «препоясал чресла» её факультатив, так как уже маячили на горизонте вступительные экзамены. Хотя, конечно, до них ещё оставалась уйма времени. Впрочем, готовь сани с лета! А что если они провалятся на экзаменах? Эта мысль преследовала Энни зимними вечерами, во время занятий, в воскресные дни, за вычетом часов, посвящённых разговорам о морали и религии.

Однажды, ей приснился сон, будто бы она с тоской просматривает списки поступивших в Академию и не находит в них своего имени. Зато имя Гильберта Блифа стоит на первом месте и выведено крупными, яркими буквами.

Но зима пролетела быстро и весело, и дел было – хоть отбавляй. Занятия проходили всё так же интересно, соперничество с Гилом продолжалось, как и всегда; перед Энни открывались новые горизонты ещё не познанных наук, новые чувства охватывали её, новые мысли посещали её светлую головку.

«Всё новые и новые вершины…

Седые Альпы нам ли штурмовать?!»

И всё это стало возможным, благодаря тактичному, мудрому, неординарному руководству со стороны мисс Стэси. Она заставляла факультатив думать, исследовать, искать и совершать свои маленькие открытия. Они находили новые, непроторенные пути, и это были их победы. Впрочем, миссис Линд и члены правления относились к новаторским методам мисс Стэси несколько скептически. Уж очень не вписывались они в утверждённую методику преподавания.

Марилла более не возражала против прогулок Энни, помня советы врача из Спенсервиля, так что девочка часто бывала на воздухе в свободное от занятий время. Дискуссионный клуб процветал и давал время от времени концерты; пару раз собирались, как взрослые, на вечеринки; а ещё катались на санках и коньках «до посинения».

Периодически они измеряли рост Энни, которая росла «не по дням, а по часам». Однажды Марилла, когда они специально встали спина к спине, с изумлением обнаружила, что девочка переросла её!

– Энни, как вы вымахали! – воскликнула она, не веря собственным глазам. Марилла невольно вздохнула, так как почувствовала, что где-то в глубине души жалеет о таком быстром взрослении девочки. Куда-то в небытие уходил ребёнок, которого она когда-то научилась любить. А теперь перед ней стояла высокая, пятнадцатилетняя барышня с серьёзными, серыми глазами, печатью мысли на челе и гордо посаженной головой. Конечно, Марилла любила эту… девушку ничуть не меньше, чем когда-то любила ту девочку-ребёнка, но чувство потери её не покидало.

В тот вечер, когда Энни с Дианой отправились на религиозное собрание, Марилла сидела одна в зимних сумерках и… плакала. Да, она отпустила себя – позволила слезам пролиться… Вошедший с фонарём Мэтью застал свою сестру всю в слезах и в испуге. воззрился на неё.

– Я думала об Энни, – стала объяснять Марилла причину этих слёз. – Она уже – такая взрослая. А следующей зимой её, вероятно, уже не будет с нами. Я так стану скучать по ней, Мэтью!

– Ну, она же сможет частенько приезжать к нам домой, – попытался утешить её Мэтью, который всегда видел в Энни ту маленькую, воодушевлённую девочку, которую он привёз домой со станции четыре года назад, тем чудесным июньским вечером.

– К тому времени в Кармоди будет достроена железная дорога, – заметил он.

– Да, но даже если она часто станет навещать нас, – всё равно, это не то. Вот если бы она продолжала жить здесь, в Грин Гейблз, – вздохнула Марилла, и Мэтью показалось, что она даже черпает удовольствие в своей грусти.

– Разве вы, мужчины, это поймёте? – посетовала Марилла.

Но Энни изменилась не только физически. Как ни странно, она стала более тихая. Должно быть, много размышляла, мечтала, но говорить стала намного меньше. Марилла это заметила.