Зеркальные числа - Тимур Максютов

Раз – и утянуло. Два – знала же сразу, по глазам видела, что он кобель, но казалось – исправится, изменится, все получится. Три – и в пылу ссоры, когда он ее пару раз приложил за ревность и грубость, второй раз так, что зуб зашатался, она со стола пилочку схватила и прямо в рожу невыносимо красивую ему ткнула. Вошло в мягкое, чмокнуло, потекло по щеке. Она закричала, а он осел беззвучно к ее ногам, и как она его ни трясла, не поднялся. Пилочку ей после тюрьмы вернули. Она долго тянула, долго, прежде чем ее Копернину продать – было ей уже под девяносто, пальцы скрюченные, на веках – надутые жидкостью мозоли, как на пятках бывают, когда обувь тесна. Натерла, видать, о белый свет. Не так ей много оставалось, но Копернин все равно купил – последние годы в таком возрасте самые сладкие, редкий товар, не у всех бывают.

И вот она ковыляет из туалета обратно к дивану, а Тони сидит, от телевизора глаз не оторвет. А там красотки отплясывают, сиськи тугие, попы круглые. Конечно, приятно посмотреть – даже ей, теперь, когда страсти угасли, ревность растаяла на дальних плоскогорьях жизненного пути. Вместе прошли, рука об руку. Она вдруг замечает, как отросли его ногти. Надевает очки, берет со столика пилочку – дешевую, пластиковую, замирает на секунду, потому что вдруг очень страшно и кажется, будто по ней течет что-то теплое. Но это тут же проходит, она берет Тони за старую, бессильную руку и начинает подпиливать его ногти. Медленно, но верно.

Копернин кивает.

Вот старый погон с четырьмя маленькими звездочками – в обход других, с большей выслугой, капитана дали – утритесь – нет, ребята, не буду пить, за рулем – ну что с вами делать, но только одну!..

Копернин хочет еще чаю. Кот наелся, вылизал кастрюльку, вылизал лапу, оглядывается и мурчит. Он ничего не слышит, ничего не знает, хотя и смотрит во все многообразия. Он одновременно сыт и голоден, жив и мертв, расслаблен и готов к прыжку.

А вот камешек с круглой дыркой, вот вибратор, вот билет в кино на «Властелина Колец», кухонный нож, платиновый браслет со стразами, удочка, кирпич, журнал «Космо» (обрети власть над своими оргазмами!), маленькая серебряная ложка и грязный пластиковый свисток.

Чего стоите? Может и у вас что-нибудь найдется? Заходите, приценивайтесь, Копернин торговаться горазд, своего не упустит, с пустыми руками не уйдете.

А Вселенная бесконечна, ее бозоны летят, ее струны гудят, ее колокола звенят, и не спрашивайте, не спрашивайте, не спрашивайте, по ком.

Как будто сами не знаете.

Помехи они ставили просто зверские: весь экран – в серой пелене; ни радары, ни лазерные сканеры не могли разглядеть в этой мути что-либо толковое.

– Командор, данных нет.

Лидер передовой завесы пытается говорить спокойно, но чувствуется: голос скрипит, как подшипник, готовый разлететься от перегрузки.

– Все нормально, Орлан. Держать линию.

Разведчики идут впереди строем фронта. Они – мои глаза и уши. Но они первыми погибнут, когда начнется заваруха. Поэтому там – самые слабые корабли и самые отчаянные парни в экипажах. Шанс на выживание в пределах арифметической погрешности.

Я не приказываю – прошу юнца в старинных очках (чертова молодежь, все время тащит из прошлого какую-нибудь неудобную хрень вроде галстуков-бабочек или этих дурацких стеклышек на переносице):

– Попробуй поработать гравископом.

– И чего я должен увидеть? – удивляется очкарик.

– Свою девку в неглиже, – злюсь я, – разумеется, наличие скоплений массы в этом долбаном сером киселе.

Парень хлопает себя по лбу. Потом втыкает этот лоб в резиновую полумаску гравископа, бегает длинными пальцами по клавиатуре – вслепую. Виртуоз. Я, например, даже печатать вслепую не научился.

– Есть! – кричит парень, – Искажение гравилиний. Сейчас вычислю координаты.

– Вот и умница, – скалюсь я и незаметно выдыхаю. Берусь за тангенту и замечаю, что руки дрожат. Черт, надо успокоиться.

– Так. Три области. И они неоднородны.

– Понятно, – киваю я, хотя парень все равно меня не видит: лицо его спрятано в полумаске. Выглядит так, будто он через толстую кишку волновода поглощает космос, сосет и не может насытиться.

А может, наоборот – космос сосет его.

– Что понятно? – спрашивает очкарик.

– Идут тремя колоннами. А неоднородны, потому что колонны состоят из отдельных объектов. Проще говоря – из кораблей. Координаты?

– Есть координаты, – говорит парень и дает команду на сканирование.

Я нажимаю тангенту:

– Дракон, ответь Командору.

– Здесь Дракон, прием.

– Торпедный залп вслепую, сейчас получишь цифры. Готовность через сорок секунд.

– Есть через сорок секунд.

Очкарик отлипает от полумаски. Мне даже чудится, что – с чмоканием. Изумленно спрашивает:

– А куда стрелять-то? Объектов в трех колоннах – больше сорока.

– Элементарно, юноша. По флагманам. А флагманы где? Правильно, во главе каждой из колонн. Сразу избавим их и от адмиралов, и от самых сильных линкоров. Нет никого консервативнее адмиралов, запомни. Они должны в расшитых золотом мундирах стоять на мостиках первых в строю, самых мощных кораблей, и храбро идти на смерть.

– Гениально, – бормочет парень и косится на меня, – это, несомненно, вселенский закон.

Я стою перед ним в старенькой куртке, тщательно отстиранной и заштопанной.

В бой надо идти в чистом, дабы не смущать санитаров, которым потом возиться с трупом.

На самом деле, дурацкий предрассудок. После смерти все сфинктеры расслабляются. И если нам прилетит, от моего трупа не останется ничего – ни чистого, ни запачканного.

И идем мы на почтовике вне основной боевой колонны. У моего корабля почти нет брони, никаких торпед – зато скорость, сумасшедшая маневренность и лучшие системы связи.

– Так почему тогда… – начинает очкарик деликатный вопрос.

– Потому что потому, екарный бабай. Потому что я – не адмирал, и никогда им не стану. Не отвлекайся.

– Здесь Дракон, – сипит динамик, – готовы к залпу.