Хроники Империи Ужаса. Крепость во тьме - Глен Кук

Неожиданно всплыло воспоминание из детства. Когда ему было четыре года, он разбил мамино зеркало. Отец заказал его в Хеллин-Даймиеле, потратив состояние. Гарун тогда шептал молитвы незримым силам: «Сделай так, чтобы этого не случилось».

В каком-то смысле в этом и заключалась магия – обойтись без платы, выбрав внешне легкий и бесплатный путь. Но на этом пути имелись ловушки и засады, хитро спрятанные и далеко не самые приятные. Ахмед попробовал легкий путь, и теперь он мертв и опозорен, а его имя стало проклятием для многих поколений.

Старик не ответил на вопрос, и Гарун посмотрел ему в глаза:

– Нет… прошлое уже свершилось и умерло. Пусть остается как есть. – Слова эти, однако, причинили ему боль. Старик хитро улыбнулся, и Гаруну показалось, что тот получил именно такой ответ, какой хотел. – И настоящее я тоже менять не стану. Я создам свое собственное будущее, каким бы оно ни было.

– Отлично. Тогда перейдем к испытаниям.

– Испытаниям?

– Конечно. Я же говорил, что кандидат должен пройти испытание. На смелость, на мудрость, на… со временем поймешь. Мой отец был уверен, что таких королей, как имперская династия Голмун, больше не будет. Идем со мной.

Гарун не мог понять, каковы на самом деле мотивы старика. Его история казалась все менее убедительной. Он словно преднамеренно лелеял хрупкую и, вероятно, тщетную мечту о возвращении роялистов и наверняка фантазировал о возрожденной империи. Подобное безумие с тем же успехом можно было оставить Эль-Мюриду.

Несколькими этажами ниже Малыш-бесенок зажег свечи и огонь в камине. Старик расположился на потертом халцедоновом троне. Гарун стоял напротив у покрытого пылью стола, на котором лежали три пурпурные подушки. На них покоились бронзовый меч, горностаевая мантия и нечто невидимое, но тяжелое, оставившее на третьей подушке глубокую вмятину. Меч позеленел от патины, а мантия стала домом для многих поколений моли.

– Начинаем, – сказал старик. – Возьми меч.

Озадаченный, Гарун схватился за потертую рукоять.

– Это выкованный Фаллентином Кузнецом меч Ашкерион, с помощью которого была одержана победа под Себиль-эль-Селибом. Человек, который носит этот меч, может не бояться врага. Меч отражает любую атаку. И он всегда побеждает.

Хотя Гарун слышал про меч Ашкерион, никаких доказательств его существования не имелось. Он вспомнил, что Фаллентин якобы бросил его в море после того, как завладел троном, поскольку боялся меча, который постепенно овладел собственной волей, и опасался, что тот может сам отдаться в руки врага.

Гарун положил меч:

– Нет. У Ашкериона предательская репутация. И человек может стать слишком зависимым от подобного оружия, чересчур зазнавшись от своего могущества.

Он представил себе, как кивает в ответ Мегелин. Мегелин наверняка сказал бы нечто подобное.

– Красивые речи, – проворчал Малыш-бесенок.

– Ты отвергаешь меч? – удивился старик. – Но ты должен его взять.

– Нет.

– Тогда возьми мантию. Вместе с властью, которую она представляет.

Гарун все еще сомневался, что этот человек ждал четыреста лет, чтобы короновать нового императора. Он подозревал, что стариком движут некие совсем иные мотивы, хотя и не мог даже предположить какие.

С другой стороны, почему бы и не доставить удовольствие старику? Возможно, это приблизило бы его к истине. Он набросил потрепанную горностаевую мантию на плечи.

Малыш-бесенок радостно взвизгнул:

– Она не рассыпалась в пыль! Он в самом деле единственный!

Старик, однако, вел себя куда сдержаннее.

– Теперь корона, – сказал он. – Невидимая корона, которая не придется впору никому, кроме единственного. Корона столь тяжела, что поднять ее может лишь тот, кто полон решимости исполнить все свои обязательства. Возьми ее, Гарун.

Гарун помедлил над третьей подушкой, слегка напуганный словами старика, но все же опустил над ней руку. Пальцы коснулись чего-то незримого, и он попытался это поднять. Оно поддалось лишь слегка, скользнув в сторону. Весило оно непомерно много.

– У тебя есть сомнения, – сказал старик. – Корона чувствует, что ты не вполне предан народу и империи.

– Нет, – возразил Гарун. – Я тебе не верю.

И это было правдой. Но старик тоже был прав. Гаруну предстояло принять непростое решение. Готов ли он заплатить страшную цену, требовавшуюся от короля в изгнании? Прежде он не задумывался над этим вопросом – его куда больше занимал другой: «Как остаться в живых?»

– Король должен нести ответственность, – сказал старик. – Он и есть его народ и королевство. Короли созданы для того, чтобы нести бремя.

Наверняка это был не лучший аргумент, чтобы убедить колеблющегося юношу, но Гарун сдался. Однако виной тому была не мечта старика, но его собственная, которую зародили в нем отец и Мегелин Радетик.

Он признал себя королем Хаммад-аль-Накира.

Для него это означало военные лагеря, множество мрачных деяний и убийств внешне без видимой цели, но всегда оставалась надежда, что он приведет народ к миру, единству и возрождению. Образ будущего повергал в уныние, но вместе с тем будоражил.

Он снова поднял корону, и на этот раз она показалась легкой, словно пушинка.

– Она ему впору! – взвизгнул Малыш-бесенок и закружился в диком танце.

Гарун опустил корону на голову, и она врезалась с такой силой, что он пошатнулся. Но внезапно она стала легкой, словно серебряный венок, а затем столь же неуловимой, как забытое обязательство.

Однако он чувствовал, что корона не позволит ему ничего забыть. Он продал свободу за мечту.

– Все, кого интересуют дела Хаммад-аль-Накира, будь то друг или враг, – сказал старик, – теперь знают, что коронован король Ильказара.

– Король без Трона, – нараспев произнес Малыш-бесенок. – Правитель в Тени.

Гарун почувствовал, как о нем узнаю́т сотни людей. Он ощутил ярость Эль-Мюрида и его капитанов, бурную радость, расцветающую в сердцах командиров-роялистов, только что пребывавших в полном отчаянии. Но никто и нигде не отвергал причитавшихся ему прав.

Мгновение миновало, и ощущение связи с тысячами людей исчезло.

– Ты отказался от Ашкериона, – сказал старик. – Так что будь осторожен и ни к кому не поворачивайся спиной. Выбери с умом преемника до того, как сам покинешь этот мир. Иначе корона уйдет вместе с тобой и снова окажется забыта. А меня призовут из тьмы, чтобы ждать очередного кандидата.

Гарун взглянул на древний бронзовый меч. Он протянул к нему руку, но тут же снова ее отдернул. Словно почувствовав, что его окончательно отвергли, меч исчез. Округлив глаза, Гарун повернулся к старику.

Тот, кто называл себя сыном Этриана Мудрого, тоже исчез. Лишь пыльные кости лежали на халцедоновом троне.