Не родись красивой, или Точка опоры - Карина Тихонова

– Да ты послушай, – втолковываю я, – «обычно значится в протоколах студентом-медиком»!

– Ну, понимаю, – говорит Ирка. – Значит, он часто попадает в полицию. И там его, естественно, спрашивают, где он работает или учится… Что смешного? Мелкий хулиган!

– Да, – зверея, объясняю я. – Но ничего такого Джером о нем не говорит! Он просто замечает, что брат «обычно значится…»

– …«студентом-медиком», – договаривает Ирка. – И что смешного?

– Вдумайся! – втолковываю я. – Какая емкая характеристика! И это притом, что про человека ничего плохого вроде бы не сказали…

– Это я понимаю, – отвечает Ирка. – Я не понимаю, над чем тут смеяться.

И через полчаса мне самой начинает казаться, что ничего смешного в этом романе нет.

При этом я должна заметить, что Ирка человек в высшей степени начитанный и интеллектуальный. Но у нее отсутствует какая-то извилина в мозгу, отвечающая за восприятие английского юмора.

А у глуповатого Толика эта извилина присутствует.

Очень странно.

Приехав домой, я нашла Максима и добросовестно передала ему все, что узнала от врача.

Новости сводились к одному-единственному слову:

– Посмотрим!

– Понимаешь, – объясняла я, – не ясно, что с девочкой будет, когда она из шока выйдет. Иногда человек поправляется самостоятельно, а иногда никакими заграничными лечебницами уже не поможешь. Нужно ждать. Сделать пока ничего нельзя. Ее мозг сейчас пытается справиться самостоятельно, поэтому огораживает себя от внешнего мира. От новых потрясений.

– Понятно, – ответил Максим. Его лицо было хмурым.

– Слушай, Макс…

Он поднял на меня вопросительный взгляд.

– Да?

– Что ты знаешь про Толика?

– Про Толика? – искренне удивился Максим. – А почему ты спрашиваешь?

– Сама не знаю, – ответила я. – Просто мне показалось странным, что он читает Джерома.

– Толик читает Джерома? – поразился Максим. – Не может быть!

– Вот и я говорю: странно, – поддержала я.

– Толик мне казался славным, но… как бы сказать…

– Недалеким, – подсказала я.

– Да, пожалуй… Не семи пядей во лбу, и меня это устраивало. Зачем мне водитель-интеллектуал?

– А справки о нем ты наводил, когда на работу принимал?

– А как же!

Макс быстро порылся в столе.

– Вот!

Он достал папку с личным делом Толика. Открыл ее и вытащил анкету.

– Двадцать пять лет… Водит машину с восемнадцати лет… Никаких проколов, абсолютно чистая анкета… Образование среднее, то есть, школа. После школы работал грузчиком в магазине…

Максим еще раз пробежал анкету глазами. Пожал плечами и сказал:

– Все!

– Грузчиком? – переспросила я задумчиво. – Странно…

– Что странно?

– Странно, что после школы он пошел работать грузчиком. Имея водительские права. Почему не пошел в таксисты? Машина у него есть?

– Есть, – ответил ошарашенный Максим. – Старая «Нива»…

– Мог бы бомбить самостоятельно… А он грузчиком работает.

Я побарабанила пальцами по столу и повторила:

– Странно.

Максим взялся рукой за голову.

– Ты хочешь сказать…

– Я пока ничего не хочу сказать, – перебила я. – Он ведь не один год у тебя работает?

– Полтора.

– Вот видишь! За полтора года ничего криминального. Это довод в его пользу.

– Пожалуй, – согласился Максим.

– А вот роман Джерома – это довод против него. Не стыкуется эта книга с образом глуповатого водилы, который он лепит.

– Пожалуй, – поддержал Максим убитым голосом.

– Не будем делать выводы заранее! – призвала я. – Разузнай сначала.

– Сегодня же и займусь, – пообещал Максим с ожесточением.

– Почему такая спешка?

– Потому, что он возит мою жену и моего ребенка! – ответил Максим с напором.

И выскочил из кабинета.

Все, держитесь враги. Если что, мало не покажется.

Вечером ко мне в комнату пришла Элла. Вообще-то, она меня днем избегала. Сама не знаю почему.

– Как дела? – спросила Элла, беспечно перебирая кремы на моем туалетном столике.

– Нормально, – ответила я.

– Как съездила?

– Нормально, – повторила я. Хотела спросить в свою очередь, почему Элла отказалась ехать в больницу. Но посмотрела на напряженное лицо приятельницы и передумала.

– Марью Гавриловну видела? – продолжала Элла свой странный вопрос.

– Видела.

– Что она тебе сказала?

Я немного помолчала. Так. Мухи должны быть отдельно, а котлеты отдельно.

– Что ты имеешь в виду?

Элла отодвинула от себя баночку с кремом и посмотрела на мне прямо в лицо. Ее глаза лихорадочно сияли. И вообще, она была ужасно красивая. Только красота эта была… не знаю, как сказать…

Безрадостная. Нездоровая.

– Это Стефан? – спросила Элла напрямик, в точности повторив мой вопрос Марье Гавриловне.

Я притворилась удивленной:

– В смысле?

– Отец Жениного ребенка Стефан?

Увильнуть было невозможно, но я попыталась:

– Спроси у Марьи Гавриловны…

– Нет, – отказалась Элла. – Я ей в глаза посмотреть не смогу. Ответь сама. Стефан?

– Да, – ответила я.

Элла захлебнулась сокрушительной новостью. Мне кажется, что она была к ней готова, но все равно новость ее ошеломила.

– Стефан, – повторила она убитым голосом.

Закрыла лицо руками и посидела так несколько минут. Потом отняла руки от лица и спросила с лихорадочной поспешностью:

– Она поправится?

– Никто этого не знает.

– И сделать ничего нельзя?

Я молча покачала головой.

– Знаешь, – сказала Элла вдруг. – Я бы его убила.

– Я бы тоже, – ответила я совершенно искренне.

– У меня странное чувство, – продолжала Элла, не слушая меня. – Такое ощущение, словно пелена с глаз упала. Мне теперь все время стыдно. Невыносимо стыдно. Перед всеми. Перед прислугой, перед соседями, перед собой, перед тобой…

Она посмотрела мне в лицо.