ХВ Дело № 3 - Борис Борисович Батыршин

эндшпиль. Яков Саулович неплохо играл в шахматы, а потому нередко мыслил в соответствующих терминах. Строгие понятия, выработанные в этой игре за многие века, способствовали ясности мысли и помогали вычленять из происходящего ключевые моменты — чтобы точнее планировать собственные, неважно, ответные или упреждающие, действия.

— Значит, вы успели его допросить?

Для того, чтобы побеседовать наедине, нам с Еленой пришлось отойти от палаток шагов на двести. Барченко, перепуганный похищением Карася и несостоявшимся нападением, хотел было вообще запретить членам экспедиции покидать лагерь, вот и пришлось нам прогуливаться по берегу — так, чтобы оставаться на виду у часового-пограничника, и, вместе с тем, вне зоны действия его слуховых рецепторов. Ушей, проще говоря, а они у этих молодых парней, бдящих после вражьей вылазки на постах со всем своим комсомольским энтузиазмом, ох, какие чуткие…

— Допросом это назвать сложно… — Елена покачала головой. — Когда мы собирались возвратиться в лагерь — помнишь, я попросила тебя отправить Ефимыча за носилками?

Я кивнул. Предъявленное мной удостоверение с грозной четырёхбуквенной аббревиатурой возвело меня в глазах пограничников в ранг начальника нашей маленькой группы. И когда Елена шепнула мне, что неплохо бы раздобыть что-то поприличнее пары жердей и шинели для тяжело раненого Карася, я, недолго думая, отправил в лагерь старшину в сопровождении ещё одного бойца — носилок требовалось двое, чтобы доставить ещё и тело оперативника. Идти, если без сковывающей передвижение ноши, здесь было всего ничего, неполных три с половиной километра, и я рассчитывал что погранцы обернуться часа за полтора. А сам пока решил разжечь костерок — вскипятить чай в солдатском котелке и соорудить из имеющихся в вещмешке невеликих запасов пару-тройку бутербродов с тушёнкой. Котелком этим я разжился ещё в Москве, во время подготовки к экспедиции; имея привычную форму «боба», он был спаян из красной меди и весь былпокрыт толстым слоем зелёной патине — отчистив её, я обнаружил на боковине крышки выдавленную в металле дату: «июнь 1913» и буквы — СОЗ. Сестрорецкий оружейный завод, ну, конечно…

Пока вода весело булькала в этом предмете военного антиквариата (в покинутом мной 2022-м году реконструкторы или коллекционеры военной старины заплатили бы за такой артефакт хорошие деньги), Елена присела рядом с накрытым шинелью Карасём и стала тихо его о чём-то спрашивать. Я хотел присоединиться к беседе, но она сделала жест — «не мешай, мол», и я остался на своём месте, возле костерка. И вот, теперь пришло время удовлетворить своё законное любопытство.

— Поначалу Карась вообще не произнёс ни единой сколько-нибудь связной фразы. — говорила Елена. — Он сильно страдал от боли, жар вызвал помутнение сознания, но я не хотела колоть морфий, хотя у меня и был с собой шприц и одна ампула — ведь тогда он вообще ничего не рассказал бы. В итоге я поняла, что обычными расспросами не добьюсь ничего, только время зря потеряю — и решила прибегнуть к гипнозу.

— Так вы и это умеете? — удивился я. Елена усмехнулась.

— Я, если ты не заметил, вообще девочка способная. А в вашей коммуне у меня были отличные учителя — да и твоё присутствие, дорогой, не прошло бесследно. Не вдаваясь в подробности — я погрузила его в гипнотический транс по методу учителя Лао, и только тогда он начал говорить нормально.

— Вот уж не думал, что он и с вами занимается… — я всё не мог опомниться от этой новости: моя подруга и любовница, оказывается ещё и гипнозом владеет! — Не удивлюсь, мадам, что вы заодно научились читать мысли или, скажем, левитировать!

— Тогда бы меня не выпустили из Москвы, дорогой. — в её глазах плясали ехидные чёртики. — Ты будешь уже слушать, или и дальше станешь обижаться, что я посмела от тебя что-то скрыть? Как ребёнок, честное слово…

— Буду. — обиженно (всё-таки обиженно!) буркнул я. Положительно, спорить с этой женщиной невозможно.

— Ну вот… — она враз сделалась серьёзной. — исходя из моего опыта, в состоянии транса он должен был пробыть около получаса, после чего, лишиться сознания надолго. Если помнишь, так оно в итоге и произошло.

Действительно, в какой-то момент Елена подозвала меня и продемонстрировала впавшего в беспамятство собеседника. Он так и не пришёл в себя — ни пока мы дожидались старшину с носилками, ни когда волокли его на себе в лагерь. Я даже начал опасаться, а не склеил ли Карась ласты, но нет — дыхание было ровным, руки тёплыми. В себя он пришёл лишь наутро, после лошадиных доз каких-то препаратов, вколотых экспедиционным врачом. К обеду на самолёте из Кандалакши прибыл военврач в сопровождении ассистента, нагруженного блестящими коробками и кожаными несессерами, полными медицинских инструментов самого зловещего вида — и они оба взялись за раненого всерьёз.

За полчаса, подаренные гипнотическим трансом, Карась успел рассказать довольно много, прежде чем отрубился окончательно. Рассказанное почти целиком относилось к его работе с Барченко, точнее — к тому, что они на пару сумели выудить из той самой книги уже здесь, на Ловозере, в течение последней недели. Собственно, я и так догадывался, почему они целыми днями сидят вдвоём в палатке, выходя только для приёма пищи. И радовался, что меня отпустили на Сейдозеро, с Татьяной, а не заставили работать паранормальным усилителем — видимо, поиски места для установки «башни» (её части уже были доставлены из Питера по железной дороге и ждали своего часа в Кандалакше, в одном из станционных пакгаузов под крепкой охраной) начальник экспедиции счёл более важной задачей, нежели копание в древнем фолианте.

Несмотря на усилия Елены, рассказ Карася изобиловал белыми пятнами — то ли он сам не понимал толком прочитанного, то ли для того, чтобы извлечь эти сведения из его памяти требовались дополнительные усилия. Ясно было одно: хочу я этого или нет, но теперь мне придётся добраться каким-то образом до рабочих тетрадей Барченко, в которые он заносил все, что они с Карасём извлекли из древней страшной книги, ради обладания которой было пролито столько крови. Не самая приятная перспектива — но иного способа получить ясную картину того, что ждёт нас, когда Александр Васильевич учинит свой эксперимент, я не видел.

…Одно хорошо: на палатке начальника экспедиции нет замка, а значит отмычки (я на всякий случай прихватил их с собой, собираясь в эту экспедицию) мне, скорее всего, не понадобятся…

Всё оказалось даже проще, чем я ожидал. Этим же вечером Елена напросилась