Воспоминания петербургского старожила. Том 2 - Владимир Петрович Бурнашев

voudrai tout autant, qu’il veut à la grammaire russe» («Если господин Барон Брамбеус не будет танцовать со мною трех кадрилей, я рассорюсь с ним еще больше, чем сколько он в ссоре с русской грамматикой»).

Сенковский покраснел как вареный рак сквозь свои бурые рябины, поцеловал атласистую ручку хорошенькой американки и, уверяя, что вот уже десять лет, как он не танцовал, но что Dieu fait ce que femme veut (Бог делает то, чего желает женщина), пригласил Д. Н. Струкова в визави и, довольно неуклюже ведя свою даму, отправился в залу. Осип Иванович исполнил волю мадмуазель Уист и протанцовал с нею три кадрили, в одной из которых визави его был Павел Николаевич Кабалеров, танцовавший эту кадриль с дочерью знаменитых в ту пору артистов Александринского театра Каратыгиных (Василья Андреевича и Александры Михайловны), которая не отличалась, правда, красотою и которую в интимном разговоре с Кларой Барон Брамбеус называл la giraffe (жираф), но за тем эта долговязая, в те поры пятнадцатилетняя девочка[602] блистала умом замечательным и образованностию весьма и весьма недюжинною, умея превосходно, совершенно по-парижски владеть французским языком и рассказывать бездну презанимательных подробностей о парижской их с матерью жизни и об их заграничных друзьях и знакомых, среди которых чуть ли не первую роль занимал корифей тогдашней беллетристики, Александр Дюма-отец, замечательный своими странностями и эксцентричностями, которые умная девушка умела так мастерски передавать.

Приложения

Мемуарные миниатюры, написанные В. П. Бурнашевым для Н. С. Лескова

Невскопроспектный педерастический разврат

В 30–40-х, даже 50-х еще годах на Невском проспекте в вечернюю пору, когда выходили на свою ловитву разнообразные гетеры в юбках, являлось множество гетер в панталонах. Все это были прехорошенькие собою форейторы (нет нынче, с тех пор что вывелась упряжка четверкою цугом (с отлетом)), кантонистики, певчие различных хоров, ремесленные ученики опрятных мастерств, преимущественно парикмахерского, обойного, портного, а также лавочные мальчишки без мест, молоденькие писарьки Военного и Морского министерств, наконец даже вицмундирные канцелярские чиновники[603] разных департаментов.

Они не предлагали, как девки, своих услуг, но едва вы взглядывали на них, шедших всегда очень медленно и останавливающихся у газовых фонарей, чтоб лучше было их видеть, то улыбались, а ежели вы на эту улыбку отвечали улыбкою же, то эти гетеры мужеского пола завязывались за вами и преследовали, идя близко сзади или подле, пока вы не садились на извозчика, чтоб удалиться от этого преследования, ежели преследуемый не был влюблен педерастски. В противном же случае гетера-мальчик и развратник ехали вместе в какой-нибудь трактир, где нанимался нумер, или в семейные бани – те, другие или третьи, каких была масса тогда с нумерами. Впрочем, иные любители брали юношей к себе на квартиру. Между молодыми извозчиками, особенно лихачами, было весьма много пареньков, промышлявших этим гнусным промыслом. Само собою разумеется, что все эти субъекты щеголяли своим туалетом и носили канаусовые рубашки. Иные доводили свой гетеризм до того, что белились и румянились.

Таков был ежевечерний посетитель Невского проспекта, юный (18–19–20-летний) чиновник Левицкий, набеленный и нарумяненный, с шатеновыми локонами до плеч. Говорили, что этот мерзавец был во франках[604], но не спереди, а в заднем проходе, чрез что он многих заражал. Расположение к мужеложеству было в Петербурге так развито, что собственно невскопроспектные проститутки начали ощущать страшное к себе пренебрежение, а их хозяйки испытывали дефицит. Вследствие этого девки, гуляя партиями, стали нападать на мальчишек и нередко сильно их били, прогоняя с Невского, что не мешало, однако, мальчишкам образовывать свои банды, и тогда на Невском происходили битвы этих гвельфов и гибеллинов[605], доходившие иногда до порядочного кровопролития. Я имел случай через г-на Супонева, бывшего начальника отделения канцелярии Трепова, прочесть дело о петербургском разврате, чрез что я и знаю эти подробности и многие другие. Из дела этого можно было усмотреть, между прочим, что в боях этих победа большею частью была на стороне юбошниц, а не панталонщиков, из которых некоторые подвергались страшным истязаниям. Так, одному парикмахерскому ученику от француза Флаже, 16 лет, юноше замечательного изящества, было à la lettre[606] совсем оторвано девками одно ухо.

Зато сколько женщины ненавидели бугров и бардашей[607], столько их поклонники выражали им публично нежность: граф Соллогуб[608] (отец автора «Тарантаса» и пр.) в Павловске при публике целовал руки (разумеется, хорошо вымытые) у форейторов и у поддужных[609], и у молодых жокеев. Кроме Соллогуба, знамениты были этого рода развратом: Теттенборн или Tetebor née[610], как его звали), бывший полицмейстер Чихачев, тайный советник Вигель, камер-юнкер кн. Трубецкой[611], Павловского полка полковник Карачинский[612] и пр. А в главе всех – светлейший князь Александр Сергеевич Меншиков.

Золотые царские рога обер-егермейстера Дмитрия Львовича Нарышкина. 1809 г

Вся Европа удивлялась особого рода роговому оркестру, которого каждый исполнитель играл в одну ноту. Этот оркестр был у тогдашнего обер-егермейстера Дмитрия Львовича Нарышкина, составившего его из служителей егерского приказа[613], бывшего в его ведении. Инструмент у всех был один и тот же – охотничий короткий рожок. Эта необычайная музыка так восхищала ограниченного ума обер-егермейстера Дмитрия Львовича Нарышкина, что он на свой счет червонным золотом вызолотил все рожки. Обстоятельство это, сопоставленное с тем еще, что, нисколько о том не догадываясь, глуповатый Дмитрий Львович сам носил рога, какие ему приставлял император Александр Павлович, имевший открытую для всех, кроме мужа, связь с его женою, знаменитою красавицею Марьею Антоновною, урожденною графинею Потоцкою[614], подало повод родному брату Дмитрия Львовича, остряку и каламбуристу Александру Львовичу сказать, когда кто расхваливал роговую музыку придворных егерей: «Как же, у брата Дмитрия золотые царские рога».

Все это не помешало Дмитрию Львовичу верить по самую смерть свою, что Эммануил Дмитриевич Нарышкин (нынешний высочайший придворный чин) есть его сын, тогда как самый облик его – живой портрет настоящего своего отца, императора Александра Павловича.

Дмитрий Гаврилович Бибиков и Алексей Перовский – мужья своих сестер, а барон Шиллинг фон Канштадт и баснописец, военный историк Михайловский-Данилевский – мужья своих дочерей

В человеческой природе бывает немало противоестественных кровосмесительных явлений, подобных тем, какие в организмах менее благородных и высших вполне нормальны, почему все четвероногие животные в плотских своих сношениях не соблюдают уз родства, т. е. братья и сестры, отцы и дочери, матери и сыновья совокупляются совершенно беспрепятственно, хотя, впрочем, новейшие зоологи, как Брем, например, замечают, что плоды таких уклонений от природы отличаются,