Воспоминания петербургского старожила. Том 2 - Владимир Петрович Бурнашев

большею частью, разными крайне отрицательными качествами как в наружном, так и во внутреннем положении. Я знаю наверное, что хорошие скотоводы, коннозаводчики и даже птицеводы стараются принимать меры против кровосмешения.

История Римской империи нам представляет ряд разного рода гнусностей, совершаемых императорами, что все записано Тацитом на скрижалях его откровенной ретроспективности, обличающей, между прочим, Нерона, жившего в любовной связи с родной матерью, которую он утопил впоследствии, когда она стала надоедать ему припадками ревности.

Между римскими папами был не один негодяй, но всех превосходил в XVI в. Юлий, имевший несколько сыновей-внуков от родной своей дочери. Различные французские mémoires sécrets[615] на страницах своих знакомят нас с отвратительнейшими пакостями, совершаемыми при дворе французских королей добурбонской и бурбонской династии. При Екатерине Медичи и ее сыновьях падение человеческого достоинства доходило до nec plus ultra[616].

В нашей старинной истории, писанной скромным и богобоязненным пером иноков, нам не передано случаев омерзительных кровосмешений на троне, хотя проявления разврата ненормального и тогда не были редкостью. Милейший Иван Грозный, например, нисколько не церемонился, мужеложествуя с Басмановым, который носил огромные женские серьги, гладко брился, завивал волосы, белился, румянился и в минуты опрических вакханалий садился царю на колени и взасос целовал его. В позднейшее время бессмертный наш преобразователь, представитель всяческих грехопадений и гадостей, Петруха[617], как уверяют некоторые современные авторы секретных записок, в молодости, имея десятки всяких любовниц – Монс и прочих, имел связь плотскую с Меншиковым (Шашкой), а в летах зрелых за 30 годов – с Ягужинским. Но с дочерьми и с сестрами преступных сношений, сколько мне известно, в прежние, давнишние времена не было вовсе. В мое же время мне сделались известны, из рассказов публики, немногие случаи, а именно:

1) Историк-фабулист[618] Александр Иванович Михайловский-Данилевский очень бесцеремонно жил со своей дочерью фрейлиною Антониной Александровной, которую, когда она «зачала во чреве» и об этом узнали при дворе, исключили из фрейлин, а он поспешил ее выдать замуж за адъютанта генерала Тришатного (начальника внутренней стражи, кончившего белою лямкою[619]) шт[аб-]ротмистра Бердяева[620], громадного богача, наследовавшего три огромных состояния, но идиота вроде кретена, не умевшего даже понять, что он получил жену не девицу.

[2)] Затем в Министерстве иностранных дел в двадцатых годах служил красивый и великолепный барон Шиллинг фон Канштадт (кузен изобретателя телеграфа)[621]. Он имел несчастье овдоветь рано, на 27-м году. Покойная жена оставила ему шестилетнюю дочь, которую он отдал в Смольный, а сам на 12 лет уехал из России в Европу, в Азию и даже в Китай с Тимковским[622]. По возвращении в Петербург он страстно влюбился в родную дочь свою, очаровательную восемнадцатилетнюю блондинку. Чтобы иметь право на ней жениться, он устроил так, что остался в лютеранстве, а она приняла православие. Браку, разумеется, помогли деньги, так как он был богат[623]. Плодом этого брака был сын, которого в 60-х годах я знал в чине статского советника и служил с ним в Подолии. Он был непроходимо глуп, этот плод гнусной любви.

[3)] Затем известно, что Дмитрий Гаврилович Бибиков, выдав свою прелестную сестру за измайловского офицера, сына танцмейстера[624], Дюклу, жил с Марьей Гавриловной, ездя к Дюклу ежедневно.

[4)] Старший из Перовских, умерший не графом, Алексей Алексеевич, 20 или более лет жил со своею родною сестрою Анной Алексеевною, выданною им замуж за нищего графа Константина Петровича Толстого. Плод сожительства с братом – известный писатель граф Алексей (Константинович) Толстой[625].

Певец итальянской оперы Марио и император Николай Павлович во фрейлинском коридоре Зимнего дворца в 3 часа ночи на утро

В 40-х годах итальянская опера в Петербурге в особенности славилась и была сильно посещаема царскою фамилиею, а потому и всем петербургским обществом, высшим – по обязанности и вкусу, а средним и низшим – из страсти обезьянничать и тянуться раку с клешней, куда скачет конь с копытом.

В числе певцов-теноров был тогда знаменитый Марио, голос и метода которого считались превосходными; но выше и голоса, и методы во мнении и в чувствах ценилась внешность этого итальянца – красавца из красавцев. Не было почти женщины и девушки в Петербурге, которые бы не обожали бы прелестного Марио, который донжуанил напропалую[626].

Всех предметов любви и предпочтения явного Марио трудно перечесть, но громче других была страсть к нему фрейлины (жившей во Дворце), очень богатой московской сироты Анюты Олсуфьевой[627], которая даже не умела маскировать своих сердечных порывов приличиями, почему городская сплетня немедленно сделала ее своею жертвою. Марио кокетничал и играл роль кошки с мышками с большею частью своих влюбленниц; но Аннете Олсуфьевой отвечал откровенной взаимностью и готов был на ней жениться даже, отчасти ради ее богатства, может быть.

Чтобы им можно было удобнее видеться, Марио под предлогом уроков пения ежедневно являлся к мадмуазель Олсуфьевой на ее дворцовую квартиру в различные часы дня. Но однажды ему случилось затянуть урок пения до трех часов утра, что заставило его, разумеется, подкупив всех аргусов обоего пола, на цыпочках, чтоб никого не разбудить, пробираться по фрейлинскому коридору, как вдруг одна комнатная дверь быстро неслышно отворилась, столь же быстро и неслышно заперлась, и в коридоре появилась колоссальная фигура императора Николая Павловича. На голове у него была фуражка, на плечи наброшена та легкая старая-расстарая шинель с капишоном формы Семеновского полка, какая ему служила халатом и одеялом и под какою он 18 февраля 1855 года скончался. Босые ноги государя обуты были в торжковские сафьяновые спальные сапожки[628], а под шинелью была только рубашка с косым воротом и полотняные кальсоны. В этом туалете его величество почти каждую ночь на большее или меньшее время посещал свою «Вареньку», т. е. фрейлину Варвару Аркадьевну Нелидову. Впоследствии, когда она жила в своем подаренном им ей доме на Английской набережной, он навещал ее во время своей утренней прогулки в 7½ утра.

Последствием этой встречи было разорвание контракта дирекции с Марио, уплата ему сильной неустойки, удаление его из Петербурга и изгнание Аннеты Олсуфьевой из стен Зимнего дворца. Разумеется, произошли перемены и в персонале служителей придворных во фрейлинском коридоре.

Мадмуазель Эльстон и Николай Павлович, еще великий князь, в 1819 году

Еще у Николая Павловича был побочный сын, необычайно, поразительно на него похожий, – это флигель-адъютант Эльстон, носивший шведскую фамилию своей матери мадмуазель Эльстон (Юлия Богдановна), которая была молочною сестрою и любимою камер-медхен[629] принцессы Шарлотты прусской, сделавшейся в