Да будет праздник - Никколо Амманити

Фабрицио окинул его взглядом. Все было не так уж страшно, но он с тяжелым вздохом кивнул головой.

– Но со временем-то пройдет?

Чиба скрепя сердце огорчил коллегу:

– Не думаю. Удар-то нешуточный… Надеюсь, хотя бы глаз не поврежден.

Сапорелли бессильно откинулся на землю.

– Голова раскалывается. У тебя нет, случайно, саридона? Или “момента”?

Чиба хотел ответить “нет”, но вспомнил о волшебной таблетке, которую ему дал Бокки.

– Тебе, как всегда, везет. Держи таблетку. Сразу полегчает.

Писатель здоровым глазом уставился на таблетку.

– Что это?

– Не думай. Глотай.

Лауреат премии “Стрега” после секундного колебания проглотил пилюлю.

В этот момент из темноты подземного коридора донеслись размеренные глухие звуки. Они походили на биение сердца.

– Боже мой, они идут. Мы все умрем! – заорал Алигьеро Поллини, замминистра по культурному достоянию, и кинулся в объятия к Магу Даниэлю, знаменитому фокуснику с 26-го канала. Телеведущая запричитала, но никто не стал ее утешать. Звуки становились все громче, отдаваясь эхом в крипте.

Фабрицио, у которого со страху помутнело в глазах и заныли даже пломбы в зубах, сказал:

– Сапорелли, я… я… Я ценю тебя.

– А я тебя считаю своим литературным отцом. Образцом для подражания, – ответил молодой писатель в порыве искренности.

Они обнялись и повернули головы к выходу из галереи. Тьма была такой густой, что казалось, ее можно пощупать. Словно миллионы литров чернил с минуты на минуту должны были хлынуть в крипту.

Доносившиеся из мрака звуки напоминали ритуальное шествие, словно неведомые первобытные охотники били в гонги и барабаны, отбивая ритм ладонями.

Медленно, словно вырываясь из державшей их в плену тьмы, стали появляться фигуры.

Тут же все прекратили ныть и стонать и в молчании стали наблюдать за процессией.

Эти люди были непомерных габаритов. Белые как мел, с маленькими, вросшими в покатые плечи головами. Талию скрывали складки жира, руки казались окороками. Некоторые из них держали под мышкой бонги, другие в такт били себя ладонями по груди. Были среди них и женщины, ниже ростом, с плоской грудью и широкими, как у груши, боками, и дети, тоже толстые, испуганно сжимавшие материнские руки.

Наконец, оробело и смущенно, вошла в крипту вся процессия. Одеты они были в рваные спортивные костюмы, растянутые кофты, старые комбинезоны уборщиков. На ногах у них были сношенные кроссовки, кое-как заштопанные грубой ниткой и проволокой. На жирные бицепсах – собачьи ошейники. У некоторых в ушах были сломанные наушники, к которым они подвесили медальоны с именами и номерами телефонов, бутылочные крышки и прочую дребедень. Другие опоясали грудь велосипедными покрышками.

Кожа их была лишена пигмента, и казалось, свет раздражает их выпученные красные глазки. В бесцветные волосы были вплетены обрывки красно-белой пластиковой ленты, которую используют при ведении строительных работ.

Внезапно музыка прекратилась, и пришедшие в молчании застыли перед пленниками. Потом они расступились в стороны, кого-то пропуская.

Вперед вышло несколько стариков столь рахитичного вида, что казалось, будто они вышли из концлагеря. Они были белые как снег, но не альбиносы. Волосы у некоторых были темные.

Толстяки опустились на колени. Затем в центр помещения на белых пластмассовых стульях вынесли мужчину и женщину.

Голову старика украшало затейливое сооружение, отдаленно напоминающее уборы из перьев у американских индейцев – только сделанное не из перьев, а из одноразовых шариковых ручек, бутылочек от “кампари сода” и цветных пластмассовых совочков. Солнечные очки Vogue с большими стеклами закрывали почти все лицо. Грудь защищали латы из разноцветных летающих тарелок.

Голову женщины венчало синее ведерко, из-под которого спускались седые косы с вплетенными в них полосками от автомобильных камер и голубиными перьями. Она была закутана в засаленный пуховик “North Face”, из-под которого торчали две сухонькие ножки, все в варикозных узлах.

“Король с королевой”, – сказал себе Фабрицио.

“Эти двое – король с королевой”, – сказал себе Саверио, находившийся на другом конце большой крипты.

Толстяк сбросил его здесь, рядом с другими приглашенными. По соседству сидели две женщины, одетые всадницами. Они молчали и синхронно, как китайские болванчики, качали головами. В углу он увидел Лариту, она лежала на земле и, кажется, чувствовала себя скверно. Она как одержимая терла себе лицо и шею, словно смахивая невидимых насекомых.

Странным образом Саверио был спокоен. На него накатила ужасная усталость. После того как он поднял с земли обугленные останки Зомби, его перестало что-либо трогать. Он, как Будда, сидел неподвижно, с умиротворенным лицом, рядом с искаженными страхом, мокрыми от слез лицами других пленников.

“Может, это и есть дух самурая, о котором говорит Мисима”.

Было одно существенное различие между ним и этими людьми. В отличие от них, он больше не цеплялся за жизнь. И в определенном смысле чувствовал себя ближе к этим монстрам, вылезшим как в страшном сне из чрева земли. С той разницей, что они сумели сделать то, что не удалось ему с его Зверями. Превратить праздник в кошмар.

Толстяк, державший велосипедное колесо как щит, ударил палкой о землю и сказал на незнакомом языке:

– Тише!

Старый царь со своего пластмассового трона оглядел пленников и затем слабым голосом спросил:

– Вы советские?

Саверио хотел быть одним из них, он вынес бы любое испытание, дал бы подвесить себя на крючьях, чтобы доказать им, что он стоящий человек, что он воин. Свой среди людей тьмы.

Пленники переглядывались в надежде, что кто-то знает этот чудной язык.

Чубастый тип с подбитым глазом и кровавым порезом на лбу поднялся и попросил тишины.

– Друзья, не бойтесь, это албанцы. У них на меня зуб. Я добьюсь, чтобы вас всех освободили. Есть ли среди вас кто-нибудь, знающий албанский, чтобы быть мне переводчиком?

Ему никто не ответил, потом Миша Серов, вратарь “Ромы”, сказал:

– Я русский.{Эти три реплики приведены в оригинальном тексте по-русски.}

Старик знаком велел ему подняться.

Футболист подчинился, и между ними при всеобщем изумлении началась беседа. Наконец, Серов обратился к пленникам:

– Они русские.

– Чего они от нас хотят?

– Что мы им сделали плохого?

– Почему они нас здесь держат?

– Ты сказал ему, кто мы? – наперебой посыпались на русского вратаря вопросы.