«Крыша» для Насти - Фридрих Незнанский

Она и тут не стеснялась — что знала, то и говорила.

А вот про Гришу Жене захотелось узнать побольше. Как он выглядит, чем занимается, когда бывает в Москве, один ли или же вместе с товарищами? Но всего этого Алена, естественно, не ведала, поскольку и сама никогда не интересовалась, да и Гриша обычно переводил разговоры на другие темы. Да и потом, какие могут быть серьезные разговоры в постели? Глупости!..

Но несколько позже, когда утихли Аленины вопли после очередного приступа страсти, когда она сбегала в ванную и вернулась, юркнув Жене под бок, она вдруг как-то по-взрослому серьезно отстранилась от него и строго посмотрела. Вопрос последовал откровенный: «Зачем это все нужно знать ему?»

Женя торопливо отшутился, что чуть было уже не заревновал к ней того, неизвестного ему мужика с черноморским загаром. К чести ее следует сказать, что она не поверила, в чем Женя и убедился.

— Ты расспрашиваешь, как следователь какой, — нахмурилась она.

И он решил больше не темнить, правда все равно должна была всплыть — и чем скорее, тем лучше.

— А я и есть следователь, — пошутил он, внимательно наблюдая за реакцией.

— А как же корреспондент? Газета? Это все туфта, да?

— Нет, — поспешил заверить он, уже сожалея об откровенности, — я действительно хочу написать про ваш Фонд, мне нравится, чем вы занимаетесь. И ты мне понравилась. Ей-богу, не вру! А по профессии я — следователь. Вот, в частности, одно, даже два убийства сейчас расследую. Ищу преступников, пытаюсь понять, где они могут прятаться. Так что ты тут ни при чем.

— А у меня выпытываешь? — Она неожиданно зло прищурила глаза.

И это ей очень не шло — совершенно, пардон, голой, даже как-то неожиданно постаревшей в предутреннем освещении. А ведь только что казалась почти совершенством.

— Вовсе я ничего у тебя не выпытываю. Ты сама рассказываешь, я слушаю, а что кажусь рассеянным, то это оттого, что думать еще и о своих собственных проблемах приходится много. Ты вот мне про мужиков тех своих рассказываешь, а я — ну профессия у меня такая зловредная — все прикидываю, мог ли быть кто-нибудь из них дерзким убийцей?

— И каков ответ? — сухо спросила она.

— Думаю, что, наверное, все-таки нет. Ты вот лучше про себя скажи, про свои ощущения: ты бы узнала, что человек, например, убийца? Вот лежит с тобой рядом мужчина, и на нем, разумеется, ничего не написано, но ты бы смогла догадаться? Я гляжу, что наблюдательность у тебя, между прочим, что надо. Позавидовать можно.

Он говорил, говорил, отвлекал ее мысли в сторону, но видел, что недоверие к нему не исчезает.

«Ладно, — подумал, — чему быть, того не миновать… Надо закругляться… Гостиница из двух комнат… Кусковская усадьба… Масса пристроек…»

— Давай немного отдохнем? — предложил он, закидывая руку ей на грудь. — Скоро утро, а мы ведь так и не сомкнули глаз…

— Нет! — Она резко сбросила его руку и поднялась.

— Почему?

Вопрос остался без ответа. Она, похоже, уже приняла жесткое для себя решение. И начала торопливо одеваться.

— Можешь не провожать, — зло сказала она.

— Ну почему же, провожу.

— Тогда хоть простыню накинь!

Вот это уже было новым, только что сама пуделяла по всей квартире в чем мать родила, и вдруг такие сложности!

В прихожей, у зеркала, она быстро подвела губы, облизала их, пятерней «чесанула» светлую свою гриву, чуть взлохматила и с насмешкой посмотрела на Женю:

— Когда репортаж ожидать?

— Как только, так сразу, — улыбнувшись, ответил он и потянулся к ней губами.

Но Алена спокойно, без эмоций, как, скажем, вешалку с ненужным ей платьем, отвела его в сторону движением ладони и показала на дверь.

— Выпускай.

И он выпустил. А потом быстро переместился к кухонному окну и посмотрел на двор из-за занавески. Алена вышла, огляделась, постояла в раздумье и вытащила из сумочки мобильный телефон. И вот так, разговаривая, ушла под арку ворот. На улице она остановила первую же попавшуюся ей на глаза машину, причем сделала это привычным, решительным жестом, которому почему-то подчиняются и все таксисты, и даже частники, села рядом с водителем и укатила.

Евгений посмотрел на часы: была только половина шестого. Решительная, надо сказать, девушка…

Однако что же мы имеем в остатке?

Прежде всего Григория Гладкова.

Эта фамилия прозвучала впервые в рассказе Грязнова. Ее наряду с Рэмом Собиновым, Максимом Самощенко и Михаилом Федоровичем Покровским назвал ему экс-полковник из Юрмалы Андрей Борисенко. Других фамилий Алена не называла, тем не менее это вряд ли могло быть случайным совпадением. И имена тех «козлов» звучали у нее все больше нелестно и уменьшительно — Ваньки, Петьки, Кольки, даже Мишка один был, а вот Рэмки, к примеру, не было. Но это ничего не значило. В Кусковскую усадьбу можно было уже ехать с более конкретными задачами. И желательно в сопровождении ОМОНа.

Ну а пока следовало навести в доме порядок, убрать следы ночного пиршества, а заодно вернуть фотографию молодого и полного надежд Жени Климова на его законное место.

И еще один вопрос оставался пока без ответа: куда могла эта девушка звонить в половине шестого утра? С каким абонентом вести довольно долгий телефонный разговор? А что, если она, протрезвев, поняла, какую глупость совершила, нечаянно проговорившись, да не кому-нибудь, а следователю, который, ко всему прочему, еще и убийц каких-то ищет, о своих дружках-товарищах из странной организации под названием «Тропа»? Тропа — это понятно, правильнее ее было бы назвать «Тропой возмездия», но последнее слово звучит зловеще, и потому его они вряд ли, кроме как в разговорах между собой, упоминают. А может, она уже предупредить решила, что их ищут? Но тогда нельзя терять ни секунды, пока те не смылись из Москвы. Это если они сейчас еще в Москве. Вот ведь к чему иная несдержанность приводит! В любом случае, нельзя терять времени. И самое правильное — это все по порядку рассказать Турецкому…

1

Александр Борисович, которому Женя пока еще коротко рассказал о своих приключениях, подняв для этого с кровати в шесть утра, не знал, что ему делать — плакать или смеяться. Но для начала он немедленно уселся в свою машину и помчался к Жене в Сокольники, чтобы выяснить для себя все по порядку. Более идиотскую ситуацию было бы трудно и придумать.

Надо было, что называется, по какому-то наитию забраться в самое логово зверя, чтобы затем со спокойной совестью спугнуть его. А в том, что дело произошло именно так, Турецкий фактически уже не сомневался. Да если бы оно еще ограничилось только побегом преступников! Как бы гораздо худшего не произошло.

Эта болтливая дура могла ведь, находясь еще под вчерашним «впечатлением», рассказать преступникам все, чего и сама не знала. И тогда они поняли бы, что выход для них только один — убрать ее. А если верить Грязнову, точнее, Борисенко и Покровскому, то, по их мнению, тот же Рэм Собинов уже свихнулся на своих идеях наказания виновных, зациклился на собственных понятиях «справедливости», а это означало бы для девушки быстрый и неправый конец. Какой настигает всякого болтуна. Стрелял же он в некогда любимую женщину? Взорвал ни в чем не повинного шофера генерала Воронова? Значит, счел их обычными издержками производства, не более. Тем паче — теперь! Когда они, казалось, уже достали последнего своего врага. Во всяком случае, предупредили, что его очередь следующая.