Просто Маса - Борис Акунин

Кибальчич заморгал.

— А?

— Бэ.

И Маса рассказал ему, что Семёнов больше не хочет воевать с красными, а хочет мириться. Просит устроить ему встречу с советским послом. Чем скорее, тем лучше.

Оказывается, Момотаро умел не только ораторствовать, но и слушать. Он лишь все время повторял русское выражение, означавшее крайнюю степень изумления, а в конце задал вопрос:

— Не засада это? Он не грохнет товарища Коппа?

Должно быть, так звали советского посла,

— Тогда вам и делать ничего не придется. За убийство иностранного дипломата полиция сотрет в порошок и атамана, и всю белую эмиграцию. Это Япония, не Европа.

Момотаро с минуту размышлял, сосредоточенно глядя на лампу.

Потом коротко бросил:

— Доложу кому надо.

И прямиком к двери — безо всяких «спасибо» или «до свидания». Был и сплыл, туда ему и дорога.

Спать, спать, спать.

* * *

Крошечная спаленка, в которой помещались только платяной шкаф и кровать, приняла своего обитателя в уютный кокон. Масе очень надоел внешний мир и все обитающие в нем люди. Как хорошо, что никого из них по крайней мере до завтра больше не увидишь!

Так он подумал — и ошибся. Причем дважды.

Во-первых, увидел. Во-вторых, обрадовался.

Когда Маса хотел повесить в гардероб пиджак, дверца вдруг сама открылась ему навстречу.

— Ты наконец один? — спросил шкаф сердитым шепотом.

Это была Мари Саяма. Ее глаза светились огнем, как у кошки в темной комнате.

Наверное, я рухнул на постель, провалился в забытье, и это мне снится, подумал Маса. Но пускай — сновидение прекрасно. Он вытянул чудесное видение из гардероба, прижал к себе. Длинное тело было упругим, как баклажан.

Но повело себя чудесное видение совсем не чудесно. Оно уперлось острыми кулачками в грудь, оттолкнуло Масу и яростно прошипело:

— Убери лапы!

Вблизи стало видно, что глаза светятся яростью.

— Я тебя ждала, ждала, а ты все не являлся! А потом нагрянул этот тип, открыл дверь отмычкой, пришлось спрятаться в шкаф! Почему в твоем гардеробе так несет анисом? Я чуть не задохнулась!

— Потому что я люблю этот благородный мужественный запах.

Он снова обнял ее, усадил на постель, хотел поцеловать — но вместо мягких губ наткнулся на острые зубы. Они укусили Масу за подбородок — не эротично, а больно.

— О чем ты разговаривал с этим взломщиком? Я подслушивала, но ничего не поняла. Что означает слово «niherase», которое он все время повторял?

Нехорошее русское выражение она произнесла без малейшего акцента, у нее был идеальный слух.

— Это означает «я сильно озадачен», — перевел Маса. — Такое же чувство испытываю сейчас я. Мы опять вдвоем в темной комнате, на кровати, рядом, и ты снова меня отталкиваешь. А ведь я исполнил всё, что ты поручила, и чуть не расстался со своей нынешней инкарнацией. Но тебе на меня плевать. Тебя интересует только твое белое золото. Что ж, слушай.

Он включил свет, встал в нескольких шагах от кровати и пересказал всё, что случилось за этот долгий день. Закончил уныло:

— И хитрый акунин Семёнов, и благородный бандит Сандаймэ, и ревностный служака Баба, и борец за освобождение пролетариата Момотаро — они все мне по-своему нравятся. Но мне очень не нравлюсь я. Принято считать негодяями двойных агентов, а я четверной агент. Каждый считает, что я работаю на него, я всем нужен. А на самом деле я работаю на тебя и тебе-то я совсем не нужен. Какая нелепая, жалкая карма...

— Неправда. — Мари подошла, ласково провела рукой по его щеке. — Ты мне очень нужен.

— Чтобы добыть тебе золото, — печально кивнул Маса, зная: если она будет говорить с ним таким голосом и нежно касаться мизинцем, он сделает для этой Омфалы всё, что она пожелает.

По-русски это называется «вьет из мужчины веревки», но в данном случае больше подходит английское выражение: «обматывает вокруг мизинца». О, как справедлива старинная пословица: от любви женщина умнеет, а мужчина глупеет.

— Дело не в тебе, — тихо сказала Мари ему на ухо. —  Дело во мне. Я инвалидка. За то, что мои глаза стали видеть, я заплатила очень дорогую цену. Я потеряла прекрасный мир, существовавший в моем воображении. Там жили доблестные рыцари и сказочные принцы —  писаные красавцы, в которых я влюблялась. Но, увидев мужчин наяву, я пришла в ужас. Эти грубые черты, торчащий кадык, пористая кожа, волоски из ноздрей. Бр-р-р. Никакой мужчина не может быть для меня объектом чувственного желания. Как можно такое желать? И пускать внутрь собственного тела? — Она содрогнулась, а Маса виновато отодвинулся. — Да и женщины немногим лучше. Люди невыносимо уродливы! Я даже на саму себя смотрюсь в зеркало только через опущенные ресницы, чтобы не затошнило.

Ах, как она сейчас была прекрасна, когда в голосе звучали слезы, и дрожало тонкое лицо!

«А если зажмуриться и представить, что я сказочный принц?» — хотел предложить Маса, но устыдился. Любовь не может быть односторонней, когда один на седьмом небе от счастья, а другой стиснул зубы и терпит. Лучше вообще никакой любви, чем такая.

— Значит, ты никогда не сможешь меня полюбить, —  понурился он. — Я не буду больше тебе докучать. Обещаю...

Он повернул выключатель, чтобы не мучить ее видом своей пористой кожи и торчащего кадыка.

— Я буду любить тебя. Я же обещала. И сделаю это прямо сейчас, — сказал нежный голос. — Но по-другому. Не так, как все. Сними рубашку.

— Зачем? — насторожился Маса. Но снял.

— Ложись на живот. Расслабься...

Невесомые, но в то же время очень сильные пальцы пробежали по его спине и плечам, будто пианист коснулся клавиш. Каждое прикосновение было точным, и в то же время они отличались одно от другого. Какие-то звенели, какие-то обжигали, какие-то холодили. Тело запело, словно музыкальный инструмент, на котором мастер исполняет волшебную мелодию. Иногда острые ноготки пробегали по позвоночнику стремительным арпеджио. Это был массаж, но такой, какого Масе никто никогда еще не делал. Он чувствовал себя облаком, летящим по небу над зелено-голубой землей.

— Разве это хуже, чем тыкаться янем в инь? — прошептала чудо-пианистка, наклонившись к самому его уху.

— Нет, это лучше... — промурлыкал блаженствующий небожитель. — Не останавливайся...

Так, счастливым, и уснул, сам того не заметив.

А назавтра, когда Маса открыл глаза, рядом никого не было. И мудренее вечера утро ему не показалось. Что делать с дальнейшей жизнью, было совершенно непонятно. Как любить такую женщину и любить ли? («Любить, любить!» — хором запели глупое сердце и жадное тело, но слушаться их не следовало.) Как распутывать головоломный узел, заплетенный из стольких жестких нитей? И самое важное: как сохранить благородство во всей это неблагородной ситуации?