Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг

Джек, конечно, не мог этого понять, он-то сам никуда в этом смысле не торопился. Ему просто повезло (или не повезло) встретиться с Эммой Оустлер, которая знала историю его папы; несмотря на разницу в семь лет, Эмма очень хотела, чтобы Джек был таким же, как она.

– Значит, ты знаешь, как выглядит влагалище, – сказала Эмма и легла на кровать посреди лифчиков, трусиков и плюшевых мишек.

– Я знаю, как выглядит то, что скрыто в иерихонской розе, – уточнил Джек. Эмма и не думала отпускать его руку, так что ему пришлось лечь на кровать вместе с ней.

– Значит, ты знаешь, что такое влагалище – ну там половые губы и все такое прочее, – сказала Эмма, задрала юбку и стащила трусики. Бедра у нее такие здоровенные, что в мамины трусики Эмме ни за что не поместиться. Снимать трусики до конца Эмма не стала – такая у них в школе Св. Хильды была мода; Эмма освободила правую ногу, и интимный предмет остался болтаться на левой лодыжке, контрастируя своей белизной с Эммиными серыми носками, спущенными, как обычно, до середины икры (они словно служили символом Эмминой привычки раздеваться – или одеваться, с какой стороны посмотреть, – не до конца).

– У тебя большие ноги, – заметил Джек.

– Черт с ними, с ногами, Джек. Ты же смотришь на свое первое влагалище, и ты хочешь мне сказать, что ничем не удивлен?

Нет, волосы на этом месте снова удивили его – впрочем, не так сильно, как в первый раз, когда Джек их лишь почувствовал. Остальная же «амуниция» – что же, он был к этому готов, он помнил, что это штука непростая, всякие складочки и прочее. У них оказался особый, нежно-розовый цвет, какой не умел повторить ни один татуировщик, однако саму изящную дверь – это же ясно, влагалище это проход куда-то – Джек сразу же узнал, верно, она такая же, как на иерихонской розе, а уж роз этих Джек видел сотню-другую. В общем, он не нашел для себя ничего нового; а теперь скажите, сколько на свете девятилетних мальчиков, которым впервые показывают влагалище, а они даже бровью не ведут?

– Джек, ты что, язык проглотил?

– Ну, волосы другие, то есть я хотел сказать, на татуировке их нет.

– Ты хочешь сказать, тебя привлекли только волосы? Ты что, не видел все остальное?

– Ну да, это же иерихонская роза, – сказал Джек. – Я ее узнаю в любом виде.

– Конфетка моя, но это же влагалище!!!

– Но это одновременно иерихонская роза, – настаивал Джек. – Тебе нужно только внимательнее посмотреть у своей мамы, я имею в виду, посмотреть на ее татуировку.

– Ну, может быть, малыш проявит больший интерес к настоящей «розе», чем ты, Джек.

Увы, «малыш» явно проявил маловато интереса, Эмма была раздосадована.

– Боже мой, конфетка моя, с тобой что-то не в порядке.

Еще бы, Джеку и десяти не было. Да, его пенис вел себя непредсказуемо – то встает, то никак не реагирует, – но Джека это не беспокоило, не то что Эмму.

– Ну, поцелуй меня, – приказала она. – Это иногда помогает.

Но не в этот раз. Да, Эмма целовалась куда агрессивнее обычного, и ее язык привлек в некоторой мере внимание «малыша» (Джек хотел было заметить, что Эмма ворочала им у него во рту не хуже иного червяка, так что же она раньше его ругала за это, но не стал). Но едва только его юный пенис стал подавать признаки жизни, Джек попал губой меж зубных пластинок Эммы. Они и глазом моргнуть не успели, как Джекова кровь залила и Эмму, и его, и кровать, и мягкие игрушки, и трусики с лифчиками, и даже тот самый, что душил плюшевого мишку.

Итак, повсюду кровь, и это еще полбеды – Джек никак не мог оторваться от Эммы, губа застряла в пластинке. Эмма искала зеркало, а он стонал от боли. Зеркало нашлось, но толку от него вышло мало – неудобно, изображение перевернутое. Так что когда Эммина мама вернулась, Джек и Эмма все еще пытались извлечь губу из пластинки; в таком-то виде их и застала миссис Оустлер.

Не потратив и секунды на решение проблемы, она сказала:

– Знаешь, Эмма, наверное, тебе и правда стоит эпилировать верхнюю губу.

Интересно, мне нужно накладывать швы или нет, подумал Джек. Крови было столько же, сколько от Люсинды Флеминг, а она-то прокусила себе губу насквозь! Что и говорить, девятилетний Джек Бернс – не новичок в поцелуях на грани фола!

– Нет, это просто порез, – сказала мама Эммы, сжав Джекову губу указательным и большим пальцем. Кровь ее не пугала. Джек сразу узнал ее духи – он много ночей провел с «пышным» лифчиком. Едва Джек вспомнил про него, как в тот же миг миссис Оустлер заметила свое белье на окровавленной кровати Эммы.

– Эмма, я скажу тебе спасибо, если ты будешь впредь играть в эти игры только со своим бельем, – сказала миссис Оустлер; впрочем, улика в виде белых кружевных трусов Эммы, болтающихся у нее на левой ноге, говорила, что Эммино белье уже задействовано в означенных играх. Весь интерес миссис Оустлер, однако, ограничивался судьбой ее трусиков.

– Что и говорить, Джек, ты у нас молодой, да ранний, – сказала она мальчику.

– Джек много знает про татуировки, – сказала Эмма. – А про твою он вообще все-все знает.

– В самом деле? Джек, это правда? – спросила миссис Оустлер.

– Если у вас иерихонская роза, то да, я кое-что про нее знаю, – сказал Джек.

– Ну, что ты стоишь, покажи ему! – приказала Эмма маме.

– Я думаю, Джеку ни к чему смотреть на мою розу, что нового он в ней найдет? – ответила та.

– Ну, тогда на нее хочу посмотреть я, и повнимательнее, – сказала Эмма. – Ведь я теперь знаю, что это такое на самом деле.

– Позже, Эмма, – ответила миссис Оустлер. – Не можем же мы отправить Джека домой в крови.

– У тебя над влагалищем еще одно влагалище, – завопила от злости Эмма, – а мне ты не разрешаешь сделать какую-то несчастную бабочку на лодыжке!

– О-о, это больно – на лодыжке, – вставил Джек. – Когда татуируют место, где нет мышц, а только кости, это очень больно.

– Эмма, слушай Джека, он в самом деле все-все знает про татуировки.

– Я хочу какую-то несчастную бабочку! Мне больше ничего не надо! – кричала Эмма.

Мать не обращала на нее внимания.

– Джек, вот как мы поступим. Я отведу тебя к себе в ванную, ты там вымоешься. Эмма тоже примет душ, но у себя.

Миссис Оустлер взяла Джека за руку и провела его знакомой дорогой к себе в спальню, а оттуда – в большую ванную комнату с зеркалами. В другой руке миссис Оустлер несла свои трусики, крутя их на указательном пальце. Джек снова остро ощутил запах ее духов – видимо, трусики сыграли роль вентилятора.

Миссис Оустлер сняла с Джека запачканные кровью рубашку и галстук, налила полную раковину теплой воды, окунула туда какую-то тряпочку и протерла Джеку шею и лицо, а губу лишь очень бережно промокнула (из нее до сих пор сочилась кровь). Джек принялся мыть руки, миссис Оустлер тем временем мыла ему плечи. Какие у нее нежные, словно шелковые, руки. Крови на плечах у Джека и подавно не было, но маме Эммы нравилось трогать Джека не меньше, чем дочери.