Детство 2 - Василий Сергеевич Панфилов

будьте нате! А у него всё больше купчики из мелких да мещане из ремесленников.

Грех Боженьку гневить – хорошо всё, в достатке живут. Не то што на недели, а и на месяцы вперёд записываются! Но это клиенты такие себе, што каждую копеечку считают.

Господа если и бывают, то всё больше из выслужившихся, не вполне себе. Не светские львы и не законодатели моды, вот ни разочка.

Выйдет што толковое или нет, Бог весть. А пока просто – интересно!

— Я с гостинцами сегодня, — похвалился, выкладывая их на освобождённый от портняжного барахла стол, пока ученики сапогом растапливают у окошка самовар, перхая от едкого шишечного дымка. — Перво-наперво вот! От Гиляровских гостинец. Мария Ивановна на пару с Татьяной булочки сладкие печь затеяли. Какие-то особливые, на сильно восточный манер, чуть не персидские. Ну и расстарались так, што чуть не на взвод. Владимиру Алексеевичу с собой на всю редакцию корзинищу дала. Такой дух! По улице шёл когда, всех собак за собой собрал!

— Ишь ты, — Жжёнова с лёгким сомнением на лице развернула свёрток, и по мастерской полетел булошный дух, — если на вкус вполовину так, как на запах…

— Вот вместе и проверим! — подмигиваю новенькому смущающемуся ученику. — А ещё – вот! Они восточные сласти затеяли, так меня ноги к вам понесли через восточных людей.

Понакупилось всякого на пробу. По чутка!

— Балуешь, — одобрительным тоном отозвался Пономарёнок, известный сладкоежка.

— А то! Не всё ж время на Марьины пироги приходить с таком! Да и для себя в общем-то стараюсь!

— Это как?! — весело поинтересовалась хозяйка, распаковывая принесённое.

— Да вот, — киваю на восточные сласти, — раз-другой на пробу принесу, а там глядишь – приду, а хозяйка пироги не только с малиной, но и с новиной печёт!

Гиляровские булки, да со Жжёновскими пирогами, ух и зашло! Мёд и мёд! Ученики так переели, што вздохнуть лишний раз боятся, потому как в пупке лопнуть могут.

— Я, собственно, што пришёл? — начал я, поглаживая набарабаненный живот. — Пироги, это само собой! Федул Иваныч, где там бумаги Санькины? Далеко?

— Да нет, — насторожился тот, — мигом достану. Важное што по опеке?

— Не-е! Так, идейка одна есть, по части учёбы. Выйдет, так и хорошо, а нет, так дальше думать и буду.

Федул Иваныч встал и сходил за документами, не чинясь.

— А ты пока собери своё, — командую Саньке, — письма там рекомендательные от учителя, рисунки с эскизами.

Всё как положено собрал – бумаги на Саньку в папочку кожаную, рисунки в тубус, и такой себе важный стал, што все и разулыбались. Мне тоже смешно стало, даже и прошёлся несколько раз туда-сюда, под хохотки.

— Чистый скубент, — развеселился Антип Меркурьевич, — только што мундира не хватает!

— Или чиновник! — запрыгал Санька. — С папочкой! Только етот…

Он защёлкал пальцами.

— …диссонанс, во! Одёжка простецкая, а асесу…

— Аксессуары, — подсказываю ему.

— Они самые! Важнющие асе… ну, штучки ети!

— У городовых мозги пополам трескаться будут от таково! — зашёлся хохотом Пономарёнок.

Вышел я на улицу, а там не погода, а сплошное фу, как Фира говорит. И не холодно даже, как для ноября, но ветрище впополаме с дождём, да лужи уже накидало. Оно и ерунда, но как представил, што добегу мокрым, взопревшим, да ещё и в грязи по самые уши, так ноги сами до ближайшего извозчика.

— К Юшкову переулку.

— Двугривенный! — загнул бородач.

— Бога побойся! — меня ажно распёрло от возмущения. — Тут идти-то всего ничего!

— Вот и иди! — надыбился тот на козлах мокрым петухом и вижу, што не уступит. Сплюнул я тогда, взглядом всего обмерил и показал, значицца, што о нём его родственниках думаю. И не придерёшься! Он руку к кнуту постращать, я глазами к котяху конскому, так и разошлись миром.

— Гривенник до Юшкова! — уже другому извозчику.

— А и садись! — согласился тот равнодушно. Убедился, што я сел, да и тронул вожжами старого рысака.

* * *

Обильно потея, Иван Карпыч отошёл от Солодовниковых, и вытер шапкой мокрое лицо. Так, с шапкой в кулаке, и пошёл прочь, растерянный.

— Как всегда всё, — бормотал он на ходу, — чевой в етот раз не так? Зерно такое себе, как и всегда, так чевой купечество зафордыбилось? Неласково?

— А! — на лице прорезалось понимание. — Вызнали небось, што я чуть не половину Сенцово в кулаке зажал, вот и нагнуть решили! Заранее, для сговорчивости!

— На корню, как все, не запродал, — рассуждал он, притулив поджарый зад на скрипнувшую телегу, — да и опосля торопиться не стал. Думал, по зимнику привезу, а пока только образцы, а они вот так, значицца? А вот шиш вам! Полежит в амбаре до весны, не сгниёт!

Иван Карпыч рассмеялся хрипло, и ощерился по-собачьи.

— А там и в рост дам, — он снова оскалился. — Небось когда брюхо подведёт, выкобениваться не станут. Возьмут, да в ножки ишшо поклонятся!

Перед глазами встали мёдные картинки, где он такой перед самоваром при всём довольстве и красной рубахе, а к нему – просители! С поклонцами, с шапками в руках, с глазами в пол. А он торопиться не будет! На блюдечко с самонастоящим, и даже не спитым чаем – фу-у губами! И с сахаром ево, щурясь от чайново пара и сытово щастья.

— Н-да, — мотнул головой мужик, отгоняя сладкие грёзы, — вот она, настоящая жисть!

Во всей етой кумпании по приведению односельчан к покорности единственный затык – Солодовниковы. Ну и купечество вообще. С фанабериями! Ишь, неласковые?! А кому он будет потом зерно продавать? Самому на етот рынок влезать опасно, даже и по краешку. Съедят!

Крякнув, он решительно встал и переместил зад на возничье место.

— Н-но, залётная!

Лошадёнка сдвинула телегу, да и пошла сонно, едва перебирая копытами. Справный мужик Иван Карпыч и не думал подгонять её. Ништо! Зато и подумается по дороге-то! Небось не одни Солодовниковы на свете есть!

Цок да цок копытами по мостовой городка. Остановка, разговоры, отказ… и взгляды…

Иван Карпыч чем дальше, тем больше мрачнел, наливаясь недоумённым испугом. А потом на! Словами, и даже без матерных, но лучше бы рожу, чем етак. Егорка!

Где он, а где Иван Карпыч, а вишь ты. И главное ведь дело, криво как! Так перевернули всё, што не мальца поучить, от рук отбившевося, а монстрой африканской представили. Ево, справново мужика!

А чево? Што оно плохово сделал-то? Покорность, она же от Бога! Предками же… розги… И деньги, опять же, не лишние в семье. Зря кормили дармоеда, што ли?! Оно бы теперича и наборот надобно, а тут вишь как!? Без понимания