Ведьмак - Анджей Сапковский

— Останься здесь, Стелла, — сухо приказал он. — А ты, девушка, будешь сопровождать меня на прогулке. Вот моя рука. Выше голову. Хватит, хватит мне твоих реверансов. Это всего лишь прогулка. Не более того.

Они пошли по аллейке, извивающейся меж едва зазеленевшими кустами и живыми изгородями. Императорская охрана, солдаты из элитной гвардейской бригады «Импера», знаменитые Саламандры, держались поодаль, но всегда наготове. Они знали, когда не следует императору мешать.

Миновали садок, пустой и грустный. Столетний карп, запущенный императором Торресом, издох два дня назад. «Они запустили нового. Молодого, сильного зеркального красавца, — подумал Эмгыр вар Эмрейс. — Прикажу приклепать ему медаль с моим изображением и датой. Va’esse deireadh aep eigean. Что–то закончилось, что–то начинается. Новая эпоха. Новые времена. Новая жизнь. Так пусть же, черт побери, будет и новый карп. Зеркальный».

Задумавшись, он почти забыл о девушке, которую держал под руку. О ней ему напомнило тепло, аромат ландыша, интересы империи. Именно в такой, а не иной последовательности.

Остановились около садка, посреди которого высился над водой искусственный островок с каменным садиком, фонтаном и мраморной фигурой.

— Знаешь, что это?

— Да, ваше императорское величество, — не сразу ответила она. — Это пеликан, раздирающий клювом собственную грудь, чтобы кровью выкормить детей. Аллегория благородного самопожертвования. А также…

— Я внимательно слушаю.

— А также неизбывной любви.

— Ты думаешь, — повернул он ее к себе, стиснув зубы, — что раздираемая грудь от этого болит меньше?

— Не знаю… — не сразу ответила она. — Ваше императорское величество, я…

Он взял ее за руку. Почувствовал, как она вздрогнула, дрожь прошла по его ладони, запястью, предплечью, плечу…

— Мой отец, — сказал он, — был великим владыкой, но никогда не прислушивался к легендам и мифам, у него никогда не было на это времени. И он вечно их путал. Всегда, помню как сейчас, каждый раз, когда он водил меня сюда, в парк, он говорил, что скульптура изображает пеликана, возникающего из пепла. Ну, девочка, улыбнись хотя бы, когда император рассказывает байки. Благодарю. Так гораздо лучше. Мне было бы неприятно думать, что тебя не радует общение со мной. Взгляни мне в глаза.

— Я рада… имея возможность… быть здесь… с вашим императорским величеством. Это честь для меня… я знаю… Но и огромная радость… Я счастлива…

— Серьезно? Или, может быть, это всего лишь придворная лесть? Этикет? Хорошая школа Стеллы Конгрев? Слова, которые Стелла приказала тебе заучить наизусть? Признайся, девушка.

Она молчала, потупившись.

— Твой император спросил тебя, — повторил Эмгыр вар Эмрейс. — А когда император спрашивает, никто не осмеливается молчать. Лгать, разумеется, тоже никто не осмеливается.

— Действительно, — мелодично ответила она. — Я действительно рада, ваше императорское величество.

— Я тебе верю, — сказал, помолчав, Эмгыр. — Верю. Хоть и удивляюсь.

— Я тоже… — прошептала она. — Я тоже удивляюсь.

— Не понял. Пожалуйста, смелее.

— Я хотела бы чаще… прогуливаться. И беседовать. Но я понимаю… Понимаю, что это невозможно.

— Ты правильно понимаешь. — Он закусил губу. — Императоры владеют империями, но двумя вещами владеть не могут: своим сердцем и своим временем. И то, и другое принадлежит империи.

— Я знаю об этом, — шепнула она, — слишком даже хорошо.

— Я пробуду здесь недолго, — сказал он, немного помолчав. — Мне необходимо поехать в Цинтру, почтить своим присутствием торжество подписания мирного договора. Ты вернешься в Дарн Рован… Выше голову, девочка. Ну нет, ты уже второй раз хлюпаешь носом в моем присутствии. А что в глазах? Слезы? О, это серьезное нарушение этикета. Придется высказать графине Лиддерталь мое величайшее недовольство. Я просил — подними голову.

— Я прошу вас… простить госпожу Стеллу… ваше императорское величество. Виновата я. Только я. Госпожа Стелла учила меня… И подготовила хорошо…

— Я заметил и оценил. Не беспокойся, Стелле Конгрев не грозит моя немилость. И никогда не грозила. Я пошутил. Неудачно.

— Я заметила, — шепнула девушка, бледнея, пораженная собственной храбростью. Но Эмгыр только рассмеялся. Немного искусственно.

— Вот такую тебя я предпочитаю, — сказал он. — Поверь. Смелую, как…

Он осекся. «Такую, как моя дочь», — подумал он. Чувство вины рвануло как укус собаки.

Девушка не опускала глаз. «Это не была лишь выучка Стеллы, — подумал Эмгыр. — Это ее истинная природа. Несмотря на видимость, это бриллиант, который сложно поцарапать. Нет. Я не позволю Ваттье убить этого ребенка. Цинтра Цинтрой, интересы империи — интересами империи, но у этой проблемы, похоже, может быть только одно толковое и отвечающее законам чести решение».

— Дай мне руку. — Это был приказ, произнесенный строгим тоном. Но при этом он не мог отделаться от ощущения, что его приказ был исполнен охотно. Без сопротивления и принуждения.

Ее рука была маленькой и холодной. Но уже не дрожала.

— Как тебя зовут? Только не говори, что, мол, Цирилла Фиона.

— Цирилла Фиона.

— Мне хочется тебя наказать, девушка. Сурово.

— Знаю, ваше императорское величество. Я это заслужила. Но я… Я должна быть Цириллой Фионой.

— Похоже, — сказал он, не отпуская ее руки, — ты сожалеешь о том, что ты — не она.

— Сожалею, — шепнула она. — Сожалею, что я — не она.

— Ты серьезно?

— Если б я была… настоящей Цириллой… император смотрел бы на меня милостивее. Но я всего лишь подделка. Имитация. Двойник, ничего не стоящий. Ничего…

Он резко обернулся, схватил ее за плечи. И тут же отпустил. Отступил на один шаг.

— Ты жаждешь короны? Власти? — Он говорил тихо, но быстро, прикидываясь, будто не видит, что она отрицательно крутит головой. — Почестей? Великолепия? Роскоши?

Он замолчал, глубоко вздохнул, продолжая делать вид, будто не замечает, что девушка по–прежнему крутит головой, отрицая новые обидные упреки, даже еще более обидные из–за того, что они не были высказаны.

Он снова вздохнул. Глубоко. И громко.

— Знаешь ли ты, маленький мотылек, что перед тобой — пламя?

— Знаю, ваше императорское величество.

Они долго молчали. Аромат весны неожиданно вскружил им головы. Обоим.

— Быть императрицей, — наконец глухо проговорил Эмгыр, — это, вопреки видимости, нелегкий кусок хлеба. Не знаю, смогу ли я полюбить тебя.

Она кивнула, показывая, что знает и это. Он увидел слезу на ее щеке. Как тогда, в замке Стигга, он почувствовал, как зашевелился засевший в сердце осколок холодного стекла.