Соблазни меня - Нэнси Уоррен

Дункан снова надолго приложился к кружке, надеясь почерпнуть в ней храбрость. Будь у него выбор, он предпочел бы выйти один на один против целой банды, чем рассердить Алекс. А рассердить придется. Сам он немногого добился в поисках пейзажа. Самый простой способ выяснить, есть ли Ван Гог и держал ли хоть когда-нибудь его в руках Фрэнклин Форрест, — это объясниться с его внучкой. Кстати, это еще и самый простой способ взять ее под защиту, что в данный момент кажется наиболее важным.

В пивной стоял ровный гул голосов, время от времени прерываемый взрывами нетрезвого смеха, стойкий запах пролитого пива и густой сигаретный дым. Но Дункану не привыкать, да и зрение у него хоть куда. Со своего насеста у стойки бара — пятнистой, как шкура гиены, и неровной, как побитая оспой физиономия, — он мог увидеть каждый уголок. Разглядывая лесорубов, фермеров, клерков, он спрашивал себя, чем сейчас заняты их женщины.

Насчет своей женщины у него сомнений нет. Алекс, конечно, дома, с маниакальной аккуратностью планирует гардероб на неделю, от заколок и трусиков до верхней одежды.

Если поторопиться, можно будет понаблюдать и даже что-нибудь посоветовать насчет нижнего белья. Он раскрыл в себе способность заводиться от самых неожиданных вещей, если только она в них участвует, а уж смотреть на нее, находиться с ней рядом, любить ее…

Кто-то поперхнулся. Дункан вернулся к действительности и понял, что поперхнулся он сам. Любовь? В смысле — она и есть?

Интересно получается. Ван Гога он искал изо всех сил — и не нашел, а в области чувств искать и не думал, но вот взял да и обнаружил, как клад. Нечто прекрасное и волшебное, как любое из добытых им полотен. Трудно поверить, но произошло именно так. Он влюблен в средоточие аккуратности и организованности, в воплощение красоты и сексуальности. Нет, в самом деле — он любит не только каждый дюйм ее великолепного тела, но и все остальное, что в ней есть, от многоопытного и надменного вида, который она на себя напускает, до тяги к провинциальной глуши, о которой даже не подозревает. Любит ее ум, юмор, честность, неколебимую доброту — все.

И он счастлив, потому что только если безоговорочно ей доверяешь, можнодоверитьиправдуосебе, и, что всего труднее, свое сердце. При подобной мысли охватывает не страх, а радость, словно в груди затеплился ровный огонек.

Дункан расплатился и вышел. Подгоняемый нетерпением, чуть не бегом добрался до машины. Мельком посмотрел на часы. Почти одиннадцать. Хорошее время. В одиннадцать Алекс смотрит новости и только потом идет в постель. Быть может, ему даже не придется ее будить.

Конечно, существует шанс, что сегодня она не захочет видеть его в столь поздний час. Ерунда! Он успел изучить все ее слабости. Надо только упомянуть, что он собирается попробовать на сей раз, — и она не устоит. Помнится, вначале он счел ее выступление насчет любви к сексу изрядным преувеличением. А зря. Она вот именно обожает секс, иначе не скажешь. По правде сказать, до сих пор ему не приходилось сталкиваться с такой откровенной тягой к данной стороне жизни. Секс ей нравится любой, не важно — грубый или нежный, шумный или тихий, в темноте или при свете, в постели или где угодно еще. Нет ласки, на которую она не откликнулась бы с жадной готовностью, нет позы, против которой возражала бы, нет времени суток, когда бы она не захотела.

Дункан расплылся в улыбке. Поистине Алекс — воплощение мужской мечты об идеальной любовнице!

Не совсем понятно, какое будущее у их восхитительных отношений, но вдвоем они, конечно, что-нибудь придумают. Что-нибудь такое, что не изменило бы ни его, ни ее жизнь каким-нибудь фундаментальным образом. Со стоянки Дункан выехал улыбаясь. Минут через двадцать, когда выяснилось, что Алекс дома нет, улыбка исчезла. Где ее носит в такой поздний час, и чем она занимается?

Сверлить взглядом домофон бесполезно. Вломиться в квартиру? Проще простого, но может плохо кончиться. Если по какой-то причине Алекс вздумалось прятаться, легкость, с которой он проникает в запертые двери, явится для нее неприятным сюрпризом. Ну а если ей в данный момент зажимают рот в ожидании его ухода, его появление может дорого обойтись.

На всякий случай Дункан позвонил еще раз. Никакого ответа.

Еще минут десять он стоял, раздираемый противоречиями, и совсем уже решил вломиться, а объяснение, если что, выдумать на ходу, как вдруг услышал шум мотора. Если приехала Алекс, то она неслась домой с совершенно нетипичной для нее скоростью.

У Дункана появилась возможность понаблюдать, как она влетела на стоянку, чуть не впечатавшись в фонарный столб.

Что с ней такое? Зачем мчаться в такой спешке?

— Эй! — окликнул он, когда Алекс вышла из машины.

— Ну, чего тебе? — буркнула она.

— Это я, Дункан Форбс. Не узнала?

— Отчего же, очень даже узнала! Кому еще придет в голову соваться к человеку в такое время! Так вот, секс меня не интересует, так что можешь убираться на все четыре стороны!

Алекс зашагала к дому, гневно впечатывая каблуки в дорожку.

— Для начала… ты говоришь неправду насчет секса, а мы уже договорились, что ты не будешь…

Дверь захлопнулась прямо перед его лицом. Что за муха ее укусила?

Дункан вернулся к домофону, вдавил кнопку и стоял, дожидаясь, пока Алекс не взбеленится настолько, чтобы ответить.

— Ты прекратишь лезть ко мне или нет? — услышал он, когда она сняла трубку.

— Надо поговорить.

Дункан был не настолько глуп, чтобы и теперь думать в розовых тонах. Совершенно очевидно, что сейчас неподходящий момент для признания в любви, но в остальном-то признаться можно?

В трубке помолчали, и он приготовился услышать жужжание, означающее, что дверь открыта и его впускают.

— У меня тоже есть что тебе сказать, — услышал он в ответ. — Вот завтра и поговорим.

— Слушай, дело важ…

Закончить не удалось. Дункан выругался и пошел к машине. Отлично, лучше и быть не может. Стоит только подумать, что любишь женщину, как она перестает с тобой разговаривать! Просто хочется рвать и метать!

Однако ничего не поделаешь, придется ждать до завтра.

Ладно, он подождет. Что может измениться за одну ночь? Ничего жизненно важного.

На другое утро Алекс приветствовал солнечный свет. Когда погода бывала хорошая, она шла на работу пешком, поэтому надела кроссовки, а туфли положила в сумку.

Вообще говоря, прогулкой ее поход на работу можно назвать лишь с большой натяжкой. Она маршировала, чеканя шаг, словно надеялась растоптать чувство унижения и горечи от предательства. Поскольку даже самый яростный гнев не заставил бы ее перейти улицу на красный свет, она остановилась у светофора, невзирая на то что на всем протяжении улицы не просматривалось ни единого авто. Только когда зажегся зеленый, она сделала шаг на «зебру».

Если разобраться, Дункан не лгал ей напрямую, но он утаил важную часть своей истории, а умолчание — та же ложь, и чем дальше, тем пробел казался шире и значительнее.