Дневник плохой мамаши - Кейт Лонг

— Наконец и я могу поздравить тебя, — сказал он, роясь в нагрудном кармане рубашки. — Мне не хотелось делать это при всех.

Он достал черную коробочку. В таких обычно бывают кольца. «Вот черт», — подумала я.

— На, это тебе.

Коробочка опустилась на мою ладонь. Мне пришло в голову, что он вот-вот встанет на колени и все испортит. Сглотнув, я открыла крышку.

— О! Дэниел!

— Я сверялся с гороскопами, это твои камни. У тебя же уши проколоты? А то я забыл посмотреть заранее.

Я облегченно рассмеялась.

— Просто прелесть. Такие красивые! Сейчас же надену. — Перед зеркалом на дверце гардероба я вдела сережки. В свете люстры голубые камушки ярко переливались. — Знаешь, мне в последнее время очень нравятся мои уши. Это единственное, что не изменилось в результате беременности и родов.

Дэниел стоял за моей спиной и тоже улыбался, явно гордясь собой.

— Они тебе очень идут.

Я повернулась к нему и, поскольку мы стояли так близко, как-то естественно оказалось поцеловать его. Он обнял меня, мы прижались друг к другу. Если бы это было в кино, то зазвучала бы какая-нибудь романтическая песня, а камера медленно поворачивалась бы вокруг нас. Целовался он очень хорошо. Чем, надо сказать, меня удивил. Видимо, уезжая из Гилфорда, он оставил там не только друзей. Странно, что мне ни разу не пришло в голову об этом спросить.

— Ляг на кровать, — прошептала я.

— Думаешь? — Он пристально смотрел мне в глаза. — Точно?

— Да.

Долго-долго мы лежали, обнявшись. Он проводил руками по моей спине, шее, как будто чувствуя, что грудь лучше не трогать. Дэниел покрывал легкими поцелуями мне лицо и руки, но старательно избегал прикасаться ко мне ниже пояса, даже несмотря на то, что я прижималась к нему, как настоящая шлюха. Мне вдруг страшно захотелось, чтобы он погладил меня там. И наплевать на швы. Я хочу, чтобы он меня гладил. Я направила его руку вниз — под юбку, в трусы. Казалось, я умру от желания.

А он не отрываясь смотрел мне в глаза и медленно, очень осторожно пробирался вниз. Я понимала, что вся промокла. А еще я понимала, что с Полом никогда такого не испытывала. Тот грубо запихивал пальцы с обкусанными ногтями… А Дэниел прикасался легко, как перышком, и именно там, где нужно. Становилось все лучше и лучше. Потом эти ощущения переросли во что-то совсем новое. «Не останавливайся!» — мысленно говорила я ему. Закрыла глаза и кончила. Это было удивительно, фантастически, невероятно…

— С тобой все в порядке?

Я открыла глаза.

— Господи! Это было просто невообразимо. Я и не представляла, что это так хорошо. Боже мой! — Я откинулась на подушку. — Ты чудо! Откуда ты только узнал, как доставить такое удовольствие?

— Кое-что читал об этом, — скромно ответил он.

Я уткнулась лицом в его грудь.

— Черт бы тебя побрал с твоим Интернетом!

— Вообще-то я читал исторические романы Эшли Картер. Зачитанные до дыр моей матерью. Она прячет их в гардеробе. Думает, я не знаю. Там, конечно, веера и кринолины, но, по сути, довольно подробная вещь. Оказались просто кладезем полезных сведений.

Он покраснел. Без очков он казался каким-то другим. Незнакомым. И ранимым. Я вдруг почувствовала, что так его люблю. Кинулась его целовать. Уперлась животом во что-то твердое.

— Хочешь, чтобы я тебе… помогла? — спросила я.

— Еще бы, — вздохнул он, и я стала расстегивать его джинсы.

* * *

Та поездка в Лондон мне не снилась, хотя я каждую ночь ожидала кошмара. Может быть, дело в том, что я и так целыми днями только о ней и думаю, так что моему подсознанию не приходится подсовывать мне эти мысли по ночам. Эмма преследует меня как призрак. Огромные глаза, вьющиеся волосы. Я вижу ее среди детей в школьных коридорах. Она мерещится мне даже в некоторых взрослых. Хотя ее и лишили возможности стать взрослой. Прогноз погоды на канале в MTV иногда ведет девушка, которая почему-то кажется мне похожей на Эмму. Что-то общее в изгибе бровей. Я дошла до того, что каждый раз внутренне вздрагиваю, когда Джуди Финнеган объявляет ее.

«Эмма, что мне для тебя сделать?» — спрашиваю я. Но она молчит, печальная и напуганная. Я с ней разговариваю, все время о ней думаю. Скоро, кажется, начну накрывать для нее на стол. А иногда по ночам меня как будто накрывает волна, прижимает к кровати. Я чувствую в себе столько любви — целый океан, в котором можно было бы искупать всех тех несчастных детей, которые никому не нужны. Если бы я только знала, где их искать. Эмма, что мне для тебя сделать?

Мысль о ней, то есть, скорее, не мысль, а смутное ощущение, всплывает то и дело, и всегда неожиданно. Правда, в последнее время, кажется, чуть реже. Может быть, когда-нибудь мне удастся за целый день ни разу о ней не вспомнить. Неужели бабуся хорошо знала Джесси Пилкингтон? Этого не может быть. Такой ангел — и такое исчадие ада… Ладно, в итоге я все-таки нашла свою настоящую мать. Как ни странно, это оказалась та женщина, которая меня вырастила и которую я всегда считала своей матерью.

Я думала обо всем этом, сидя в приемной врача и ожидая, что он скажет по поводу бабушки. Я приготовилась бороться до последнего. Даже речь заготовила. «Вот только не надо считать, что моя мать тут у вас койку занимает! Она всю жизнь платила страховые взносы. Она имеет право оставаться в больнице. Если ей нужно много времени, чтобы выздороветь, придется вам с этим смириться. И действовать по закону. У нас в стране что, уже совсем наплевать на стариков, да?» И никакой врач меня не переубедит.

Правда, врач мистер Хэммонд оказался вполне разумным.

— Присаживайтесь, миссис Коупер.

Я громко расхохоталась.

— Если бы! Вообще-то я Купер[37].

— Ох, простите. Неудачно я начал… — Он пролистал записи. — Как я вижу, вы уже тринадцать лет ухаживаете за своей матерью, миссис Хескет.

— Да, вроде бы так. Только, если честно, это она долгое время ухаживала за мной. Сначала меня мучила послеродовая депрессия, потом я разводилась, так что, когда переехала назад к маме, была не в лучшей форме. И она постоянно заботилась о моей дочери, стирала ей, собирала завтрак в школу, когда у меня не было сил все это делать. Правда, я не люблю об этом вспоминать: неприятно думать, какая ты слабая.

Перед глазами появилась такая картина: я сижу за кухонным столом с кисточкой в руках и рыдаю, а бабуся гладит меня по плечу, успокаивает:

— Не плачь. У тебя не отберут ребенка только потому, что тебе захотелось немножко порисовать.

А сверху доносится стук. Это Шарлотта бьет кулачками по полу. Она в истерике, потому что ночью, когда мне было некуда себя деть, я разрисовала все картинки в раскраске, которую ей подарила. Все! Не оставила ей ни единого белого пятнышка.