Апрельский туман - Нина Пипари

которого ничем не смутишь и не испугаешь… В тот вечер я так и не поняла, что ее так сильно испугало в таком обычном явлении, как цикличность пор года.

Не зная, как замять, запрятать, профанировать наготу мира, эту дыру в бесконечность, от ледяной близости которой у меня так часто мертвели ноги, мешались мысли, — я сказала, дескать, все это, конечно, очень любопытно, но я устала как собака, а дома дел выше крыши. Да еще, кажется, попросила ее не обижаться за такую прямоту, что было очевидной глупостью с моей стороны — я отлично понимала: Нике и в голову не придет дуться на кого бы то ни было за то, что ее речь не была оценена по достоинству.

Впрочем, тогда я еще не знала ее так хорошо (как «хорошо»? Да я никогда ее не знала: ни хорошо, ни плохо!), но все-таки, блин, сбилась с мысли… а, ну, хорошо, я ее тогда почти не знала и еще не привыкла к тому, что с ней не нужно использовать тривиальные отступные фразы и формальные междометия вроде «ясно», «само собой!», «да ты что?!», на которые так падки люди, когда не знают, что сказать, — только бы не молчать.

У нее потрясающее чутье на всякого рода фальшь, она ее на дух не переносит. Но именно потому, что она никогда не показывает своего отвращения, мне становится не по себе, когда по старой привычке все же вырываются пустые, ничего не значащие фразы — фразы, составляющие приблизительно 80 % современного среднестатистического диалога.

Даже сейчас, стоя на балконе, зная, что уже и места того нет, и грушку наверняка спилили, мне все равно становится неловко и стыдно от этих воспоминаний. Ведь это просто что-то несуществующее, что-то… Нет, как я ни стараюсь обмануть себя и притвориться, будто все прошло, — и вот опять думаю о ней в настоящем времени, ничего не могу с собой поделать. А как можно смириться с мыслью, что ее здесь нет, если она повсюду со мной? Если со мной ее голос, снова и снова кружащийся в моей голове, словно карусель:

Уж вечер. Все цветущие растенья,

Как дым кадил, роняют аромат;

За звуком звук по воздуху летят;

Печальный вальс и томное круженье!

Кто-то звонит в дверь. Я невольно вырываюсь из цепких объятий воспоминаний и тревожно всматриваюсь в комнатное окно, как будто кто-то может появиться в комнате, несмотря на закрытую дверь. Из отражения в стекле на меня смотрит Ника и ласково улыбается. Я счастливо-преданно смотрю ей в глаза и снова поворачиваюсь к улице — никто хороший не может ко мне прийти, — так с какого перепугу я буду открывать плохому?

Фу, нет худа без добра — дурацкий звонок немного отвлек меня от бесконечной жвачки в голове, и стало чуть полегче. Закуриваю еще одну сигарету и снова смотрю на жизнь за окном.

Человеческая комедия мне уже надоела — я наблюдаю ее так часто, что успела запомнить всех героев и выучить все диалоги и сцены, — поэтому поднимаю голову, выпуская облачко отравляющего дыма в густое темно-синее небо. Оно такое пустое и бездонное, а дырявая луна таращится так покойницки холодно, что на меня волной накатывает смесь восхищения и страха перед неизведанно-бесконечным — и я спешу найти какой-нибудь другой объект для созерцания. Отвергнув в качестве оного Аллею Трех Кабальеро, стройку через дорогу, суетящиеся фигуры в окнах дома напротив, перевожу взгляд в ту сторону, где совсем недавно совершило погружение в пучину бесконечности уставшее светило.

И, черт возьми, все вокруг так потрясающе красиво, и вечер так хорош, что по спине бегут мурашки, и апрельский ветерок так ласков и свеж, и так мягки лучи оранжевых фонарей, а мне хочется плакать — оттого что все это торжество природы вызывает теперь только воспоминания, которые сжимают грудную клетку, как гидравлический пресс.

…И Уэллс — настоящий пророк. Какой потрясающий дар предвидения! Ведь морлоки и элои — это мы, это наше общество! Только у нас эта градация общества более подвижна: вчерашние светлые и беспечные элои со временем переходят в категорию морлоков, сами того не замечая…

…А все-таки «старик Оскар» был прав, утверждая прямую связь между человеческой сущностью и мимическими морщинами на лице. Хотя подожди… Что значит сущность?! Почему я с такой уверенностью говорю о вещах, о которых ни я, ни кто-либо другой не может иметь ни малейшего представления?!

— Так, опять начала! Мадам, спуститесь к нам, будьте любезны!

Я вижу, что она сейчас находится в спокойном и даже отчасти юмористическом расположении духа, и поэтому могу позволить себе такую вольность в обращении с ней. А еще вижу невыразимую благодарность в ее глазах — за то, что я понимаю ее. Для нее это очень важно. И для меня это очень важно. Тогда я впервые начала серьезно задумываться о том, что наши внутренние миры действительно имеют некий общий сегмент. Она тоже говорила об этом — но позже, когда этот сегмент действительно проявился…

— На этой планете около 6 миллиардов душ. И у каждого внутри — своя маленькая вселенная, у кого-то больше, у кого-то меньше. Эта теория — насчет двух половинок одного яблока или андрогинов — полная чушь. На самом деле внутренний мир представляет собой нечто вроде круга. Так вот, расположены эти круги в том пространстве, где географическое месторасположение, время и прочие категории нашего физического мира не имеют никакого значения. Поэтому так мало встречается по-настоящему «родных людей». Поэтому, когда близкие в этой жизни люди переходят туда, они не только разобщены, но даже не помнят о тех, кто был так дорог им в этой жизни. Однако редко, крайне редко, но все же бывает так, что по чистой ли случайности или по Чьему-то замыслу близко расположенные круги в «том самом» пространстве оказываются рядом и в этом мире. А еще реже — один случай на миллион — эти круги в силу непостижимых законов имеют общий сегмент. И тогда…

Она не договаривает, но я понимаю все без слов. Понимаю — и боюсь поверить. Смотрю в ее глаза каким-то собачьи преданным взглядом и вижу в них, в этом туманном море, мир своих собственных снов. Такой же пугающий, такой же захватывающий, такой же бесконечный, такой же осмысленный. Эти миры разные, и все же какая-то их часть совпадает — от непривычного, непомерного чувства счастья мое сердце начинает болеть. Но это не только не уменьшает моей радости, но даже наоборот