Волчья сотня - Наталья Александрова

– Вот так-то лучше, – обрадовался он, – такойвы мне больше нравитесь.

Он поискал глазами стул, чтобы сесть с ней рядом, но онапривлекла его к себе, так что пришлось опуститься перед креслом на колени.

«Вот так и Азарову она голову морочила», – сердитоподумал Борис.

Но фиалковые глаза, осененные темными ресницами, смотрелитак завлекающе, что сердиться на прелестницу стало совершенно невозможно.

«В конце концов, Азаров ведь свое получил, – лениворазмышлял Борис, легонько касаясь губами тонких пальчиков, – так почему быи мне не попытаться…»

Они с Софи были знакомы еще раньше, до Азарова. Она всегдаему нравилась, и она тоже еще там, в Феодосии, давала ему понять, что была быне против… Война войной, а без любви жить тоже нелегко.

Он положил голову Софи на колени и предался блаженнойистоме, чувствуя, как нежные пальчики перебирают волосы на затылке. В егоотуманенную голову не пришла здравая мысль, что полковник Азаров добилсяблагосклонности Софи только потому, что ей было нужно получить от негокое-какую информацию и что если сейчас Софья Павловна так благосклонна к нему,к Борису, то что ей, собственно, может быть от него нужно?

Она рассмеялась тихим волнующим смехом, и Борис вскочил наноги, забыв обо всем.

– Софи, дорогая…

– Молчите, – шепнула она, обвив его руками за шею,и Борис Ордынцев получил такой поцелуй, какого не получал еще никогда в жизни,хотя был уже далеко не мальчиком.

«Нехорошо, конечно, стыдно перед памятью Азарова, –пронеслось у него в мозгу, – ну да ведь его нет, а она ему все же была нежена».

Софи прижималась к нему все теснее, из глубины ее сердцавырвался вдруг воркующий стон. Не отрываясь от ее губ, Борис подхватил ее наруки и сделал несколько шагов в сторону спальни, однако Софи мягко, нонастойчиво освободилась.

– Вы… вы с ума сошли! – Голос был возмущенный, ноглаза говорили совершенно другое. – Мы же не можем здесь… когда в любуюминуту меня могут позвать к княгине…

– Но когда же, Софи, когда и где? – задыхалсяБорис.

– Мой мальчик, я все устрою, а сейчас вы должны идти.

– Но вы обещаете?

– Конечно. – Голос ее чаровал, а фиалковые глазасулили неслыханное блаженство.

Он с сожалением выпустил ее из объятий и нетвердыми шагаминаправился к двери. После его ухода Софи закурила длинную дамскую папиросу иподошла к окну. Когда внизу появился Борис, она спрятала руку с папиросой зазанавеску и помахала ему свободной рукой. Она была совершенно спокойна, потомучто выяснила все, что ей было нужно, когда прижималась к нему в страстномпоцелуе, – картина Мантеньи была у него с собой.

Еще в саду из раскрытого окна Борис услышал смех Вари. Этобыло так удивительно – слышать ее смех, звонким колокольчиком рассыпавшийся покомнате. Раньше она только плакала, потом болела, Борис думал, что сестраразучилась смеяться. Войдя в комнату, Борис понял, кто сумел заставить сеструсмеяться. Алымов сидел у стола и тоже выглядел необычайно оживленным. Исчезлохмурое выражение лица, даже появился румянец на щеках. Они смотрели друг надруга и все время спрашивали: «А помнишь?» Борис открыл дверь, думая, куда быему половчее спрятать картину.

– Где ты был? – осведомилась Варя, и в голосе еепослышались ревнивые нотки.

– У княгини Анны Евлампиевны, она больна, –коротко отвечал Борис.

– А эта женщина, ее компаньонка, тоже была там? –Варя подошла и звонко чмокнула его в щеку.

– С чего ты взяла? – неподдельно удивился Борис.

– От тебя пахнет ее духами, – уверенно заявиласестра.

– Вовсе это не ее духи! – запротестовал Борис.

– А чьи же тогда? Вот и попался! – Варя засмеяласьи, как в детстве, захлопала в ладоши.

– Варвара, прекрати! – сердито заговорилБорис. – Я к княгине ходил по делу.

– Да ты посмотри на свое лицо, – не унималасьсестра.

– Она права, – поддержал Алымов, – у тебя,брат, физиономия так сияет, что весь Ценск осветить можно, не хужеэлектричества.

– Саенко! – рявкнул Борис. – Аркадий Петровичскоро придет?

«Партия наметила жесткие меры, которые должны провести всепартийные, советские и профсоюзные организации для привлечения более широкихслоев рабочего класса к делу борьбы с Деникиным на Южном фронте, который сталглавным фронтом страны…»

В. Ленин. Правда, 191

На третий день после возвращения из рейда офицеры собралисьв ресторации Пунса. Компанию пригласил Петр Алымов, который, естественно,никому не сказал о том, что попросил его об этом Ордынцев. Борис же назвалАлымову участников нынешнего сборища. За столиком неподалеку от эстрады сиделиАлымов, Мальцев, Осоргин, Коновалов и Ордынцев.

Народу в зале было предостаточно, дамы в присутствии такогоколичества офицеров, что называется, воспрянули духом и показали себя во всемсвоем великолепии. Сияли свечи и бриллианты, звенели хрусталь и дамский смех.

Сцена была украшена разноцветными китайскими фонариками,сзади какой-то голодный художник намалевал пагоду. Заиграла тихая музыка, и насцену мелкими шажками выбежали девицы из кордебалета с японскими веерами и вкимоно. Публика перестала разговаривать, с любопытством ожидая, что последуетдальше. Но внезапно в луче света появился грустный человек в костюме Пьеро,лицо его было щедро присыпано мукой, а глаза подведены черным.

– «В бананово-лимонном Сингапуре…» – завыл он, бездарноподражая Вертинскому.

Посетители ресторана разочарованно вздохнули и вернулись кпрерванным занятиям – еде и легкому флирту.

Борис старался показать всем, что сегодня он много пьет. Онсидел в стороне от штабс-капитана Коновалова, которого увидел воочию, тольковернувшись из рейда, – раньше как-то не случалось. Борис старалсяприглядываться к нему, но незаметно, чтобы не спугнуть. Он надеялся, что вглазах у него не отражается его отношение к этому человеку – ведь в том, чтоименно Сергей Коновалов является тем самым предателем, пославшим на смертьбольше тысячи людей, у Бориса уже не осталось сомнений.

– «…Сингапуре…» – тянул жалкий Пьеро.

– Вот в каком-нибудь Сингапуре все мы и окажемся черезнекоторое время, – оглянувшись на сцену, желчно бросил Осоргин.

– Брось, Митенька, – похлопав его по руке,промолвил Мальцев, – дела не так уж плохи… Мы славно потрудились в рейде,а в дальнейшем я еще не потерял надежду пройтись по златоглавой! А вы чтоскажете, поручик? – обратился он к Борису. – Что-то вы сегоднянепривычно тихи, пьете много…

Борис сделал вид, что с трудом поднял опущенную голову.