Волчья сотня - Наталья Александрова

– А доктора звали, что доктор-то говорит?

– Что доктор? – Федор с ненавистью махнулрукой. – Ничем тут доктор не поможет.

– Она в сознании?

– В сознании, только ноги отнялись и слабаяочень, – неохотно сообщил Федор.

– Так ты вот что. Кто за ней ходит-то?

– Агафья как ходила, так и ходит, – обиделсяФедор.

– Ты передай: пусть скажет Анне Евлампиевне, чтовернулся, мол Борис Андреич из «Дубовой рощи». Что очень важные известияпривез. Не перепутайте там ничего.

Федор ушел, а Борис поднялся по лестнице и присел вгостиной. Когда он проходил мимо двери, ведущей на половину Софьи Павловны, емупоказалось, что штора на дверях шевельнулась. Он спохватился, что не успелспросить Федора, здесь ли находится Софи, и хотел было уже без докладаотправиться на ее половину, но тут вернулся Федор и сказал, что просят.

Княгиня Анна Евлампиевна была плоха, это Борис понял сразу.Но, предупрежденный Федором, он успел входя сделать то глупо-радостноевыражение лица, которое появляется у всякого здорового человека при входе ктяжелобольному. Однако приветствовала она его хоть и вполголоса, но твердо, ивзгляд был ясный. Княгиня полулежала на кровати, обложившись подушками, наголове у нее был чепец с оборочками, что придавало ей такой уютный вид. Борисприложился губами к сухой, но все еще сильной старушечьей руке.

– Здравствуй, батюшка Борис Андреич, вот и довелосьсвидеться на этом свете. Бога молила я, чтобы живой ты вернулся из рейда даздоровый. Вот Вадим-то Александрыч не выжил, а жаль – хороший был человек.

– Геройски он погиб, в бою, – вставил Борис.

– Я от него другого и не ожидала. Да ладно, будетвремя, ты потом расскажешь. А сейчас надо дела все решить – мне, брат, времядорого. Да ты глаза-то не отводи, – рассердилась старуха, почувствовав,что Борис смутился. – Всякому в жизни свой срок положен, мне смертибояться нечего – вовремя она за мной придет. Это молодым умирать глупо истрашно, а я-то, дай Господи, в свое удовольствие пожила.

– Может, поправитесь, – фальшиво улыбаясь, сказалБорис.

– И, батюшка! Не трать ты время понапрасну на утешения.Почему это все думают, что как только человек заболел, так у него и ум отказал?Я ведь, друг мой, обезножела, а не обезголовела. Глаза да уши при мне пока, такчто давай рассказывай про свои приключения.

– Большая радость у меня, – начал Борис обычнымголосом, облегченно вздохнув, – сестру нашел совершенно случайно. С трудомвывез от красных. – Борис промолчал о том, что не он спасал Варю, а онаего.

– Это хорошая новость, – обрадовалась АннаЕвлампиевна, – в следующий раз ко мне ее приведи, посмотреть хочу. Атеперь скажи – был ты в «Дубовой роще»?

– Был. – Борис помолчал, собираясь смыслями. – Видел управляющего вашего, Борисоглебского.

Борис сел на низенькую скамеечку у кровати и вполголосарассказал княгине про разграбленное имение, про то, как управляющий показал емукартину, про второй свой приезд в имение, про смерть Борисоглебского и про то,как он убил батьку Чижа и отобрал у него бесценную картину.

– Вот, значит, как, – нахмурилась княгиня. – Нучто ж, земля пусть будет пухом Степану Алексеичу, скоро с ним свидимся, сама завсе спасибо скажу.

Борис расстегнул френч и достал картину, обернутуюхолстиной.

– Вот она какая. – Старуха благоговейно развернулагрязный холст и разглядывала картину. – Спасибо тебе, Господи, что дал ещераз поглядеть на такую красоту перед смертью.

– Возьмите ее, Анна Евлампиевна. Довез я ее и сдаю вамв целости и сохранности.

Старуха посмотрела на Бориса очень серьезно.

– На что мне она теперь? – молвила она тихо ипечально. – Раньше в имении висела, глаз радовала. Потом, думаю, вывезу ееза границу и отпишу музею какому-нибудь, Лувру, что ли. Пускай, думаю, людиприходят, радуются, на такую красоту глядючи. А теперь – куда я поедукалекой-то. Да и знаю – недолго мне осталось. И правду тебе скажу, как на духу,не хотела и уезжать-то. Бывала я в молодости по заграницам, а только ничего тамхорошего нету, и помирать нам, русским, нужно здесь, в России.

– Какая она теперь будет, Россия-то? – угрюмопробормотал Борис.

– Верно говоришь. Вот, казалось бы, все русские – и мыс тобой, и мужики эти самые, которые имение грабили, а по сути сказать – что унас с ними общего? Речи разные – мы даже когда не по-французски говорили, апо-русски, и то простой мужик таких слов не знает, он все больше по матушкевыражается… Песни у нас с ними разные, обычаи разные, весь уклад жизни нетакой. Мы господа, а они – мужики, и никогда друг друга нам не понять…Литература наша… Разве Пушкин да Гоголь для них писали? – Княгиня внезапнозамолчала, приложив руку к груди.

– Я позову кого-нибудь! – вскочил Борис.

– Не нужно. Подай мне микстуру вон, на столике… Ну вотчто, – начала она, выпив воды и отдышавшись, – мне долгоразговаривать некогда. Так что слушай внимательно и не перебивай. Картину этуотдаю я тебе. – Она нетерпеливо махнула рукой на Бориса, сделавшеговозмущенный жест. – Сиди, слушай, потом спорить будешь. Так вот, отдаютебе картину с одним условием: чтобы ты ее там, за границей, продал, а деньгипустил на добрые дела. И не генералам на их амбиции, а обычным людям в помощь,как вот ты, например, добрым да порядочным, которые честно воевали и будутпотом на чужбине скитаться, больные да нищие. Чует мое сердце, хлебнут они ещегоря.

– Да я, Анна Евлампиевна, и за границу-то пока несобираюсь.

– Рано или поздно все там будете, кто выживет, –вздохнула княгиня.

Взгляд ее устремился вдаль, и Борис вдруг уверовал, что иправда перед смертью видит она то, что случится вскоре с ними всеми и со всейРоссией.

– А еще помогать будешь тем беженцам, кого через всюРоссию гнали красные да махновцы, у кого последнее отняли, только жизньслучайно оставили. Вот я, столбовая дворянка, княгиня, богатство наше не мнойнажито. Много поколений родни так жили. Все приличные люди – не промотали, вкарты не проигрывались… Сохранили, значит, для мужичка… – горькопроговорила княгиня. – А твой отец, насколько я знаю, всю жизнь работал,собственным трудом положения достиг, профессором стал…

– В технологическом институте, – подсказал Борис.

– И что было-то у вас, какое такое богатство? –продолжала княгиня. – Квартира да что на себе. Драгоценностей-то у материмного ли?

– Что было – два колечка да брошка бриллиантовая – всееще в восемнадцатом проели, – угрюмо пробормотал Борис.

– Вот, а по их, по-мужицкому, получается, что буржуивы, кровь из народа сосали, – зло выговорила княгиня.

– Анна Евлампиевна, вы откуда такие словазнаете? – поразился Борис.