Смерть по объявлению - Дороти Ли Сэйерс

— Это должно было сделать его подозрительным.

— Нет, потому что я был груб с ним. Он поверил мне просто потому, что я ему грубил. Все подозревают страстное желание заискивать, но грубость, по какой-то причине, всегда воспринимается как гарантия добросовестности. Единственный человек, которому когда-либо удалось разглядеть истину сквозь грубость, был святой Августин, но я не думаю, что Миллиган читает «Исповеди». Кроме того, он хотел верить в меня. И он жадный.

— Ну, несомненно, ты знаешь свое собственное дело. Но что касается этого Виктора Дина. Ты действительно веришь, что глава этой наркобанды — среди сотрудников «Пимс»? Это звучит довольно неправдоподобно.

— Это отличный повод поверить в это. Ведь перевал уважаемого рекламного агентства может служить отличным тайником для большого жулика. Особенно потому, что траектория рекламного бизнеса настолько сильно удалена от траектории транспортировки наркотиков.

— Почему? Насколько я смог понять, все рекламные агенты — торговцы обманом.

— Именно так. Да, теперь я начинаю думать, что существует тонкая симметрия по поводу вещи, которая чрезвычайно художественна. Тем не менее, Чарльз, я должен признать, что мне кажется трудным довести дело с Миллиганом до конца. Я тщательно изучил персонал «Пимс» и до сих пор не смог обнаружить никого, кто выглядит в крайнем случае как Наполеон преступления.

— Но ты, кажется, убежден, что убийство Виктора Дина — это внутренняя работа. Или думаешь, что какой-то чужак прятался на крыше офиса и покончил с Дином потому, что тот собирался донести на банду? Я полагаю, чужак мог получить доступ на крышу «Пимс»?

— О, легко. Но это не объясняет наличие рогатки в столе миссис Джонсон.

— Так же как и атаку на меня.

— Нет, если тот же человек, что убил Дина, напал на тебя.

— Имеешь в виду, что это мог быть Уиллис? Мне кажется, что Уиллис не является Наполеоном преступлений, как ты изволил выразиться.

— Уиллис не является Наполеоном ни в чем. Точно так же, как, я думаю, и парень с рогаткой. Если у него хватило здравого смысла использовать свою собственную рогатку и сжечь ее после этого. Как я думаю, это человек значительной изобретательности, но ограниченной дальновидности; человек, который хватается за первую вещь, которую ему предлагают, и делает с ней что может, но ему не хватает лишь маленькой доли дополнительного обдумывания, что сделало бы эту вещь по-настоящему успешной. Он живет впроголодь, как ты можешь сказать. Я думаю, что могу разыскать его без особого труда, но это не то, чего ты хочешь, не так ли? Ты бы предпочел взять Наполеона транспортировки наркотиков, не так ли? Если он существует.

— Конечно, предпочел бы, — сказал Паркер выразительно. — Если подумать, то становится очевидны какой пустяк странное убийство этого Дина или нападение на меня по сравнению с методом управления контрабандой наркотиков, которая ставит в тупик весь Скотленд-Ярд. В самом деле, — продолжал Паркер серьезно. — Контрабандисты наркотиков — убийцы в пятьдесят раз большие. Они убивают сотни людей, умерщвляя их душу и тело, помимо того, что косвенно являются причиной всевозможных преступлений среди своих жертв. В сравнении с этим избиение одного презренного ничтожества по голове почти достойно поощрения.

— В самом деле, Чарльз! Для человека с твоим религиозным воспитанием твой взгляд удивительно свободен от каких-либо предрассудков и суеверий.

— Не такой уж и нерелигиозный. Бойся не того, кто убивает, а того, у кого есть власть бросить тебя в ад. Как насчет этого?

— Как, в самом деле? Повесить одного и дать другим несколько недель тюрьмы — или, если он с хорошим социальным положением, связать обязательством или вернуть на поруки на шесть месяцев с обещанием хорошего поведения.

Паркер скривил рот.

— Я знаю, старина, я знаю. Но разве было бы верно повесить несчастных жертв или более мелких сошек? Всегда останутся другие. Нам нужны главные люди, которые наверху. Возьми этого человека, Миллигана, который является паразитом чистейшей воды — без всякого оправдания этому, потому что сам он не наркоман, — и предположи наказать его здесь и сейчас. После этого они только начнут все заново, с новым дистрибьютором и новым притоном, в котором будут совершаться те же операции. И что, кто-нибудь выиграет от этого?

— Точно, — согласился Уимзи. — Насколько гораздо правильнее было бы схватить человека, стоящего над Миллиганом? Та же самая вещь будет применена.

Паркер жестом выразил безысходность.

— Я не знаю. Питер. Нет никакого смысла, чтобы беспокоиться об этом. Моя работа заключается в том, чтобы поймать главарей банды, если я смогу, а после этого как можно больше мелких сошек. Я не могу разрушать города и сжигать население.

— Огонь Страшного суда должен исцелить это место, — заметил Уимзи, — превратить в пепел землю и освободить заключенных. Существуют времена, Чарльз, когда даже лишенная воображения благопристойность моего зятя и злобная добродетель его жены кажутся мне достойными восхищения. Я едва ли могу сказать больше.

— У тебя есть собственная благопристойность, Питер, — ответил Паркер, — которая нравится мне тем, что она не негативная. — Озвучив эту вспышку сентиментальности, инспектор покраснел. — Но в настоящий момент я должен сказать, что ты нам не очень полезен. Ты расследуешь преступление — если это, конечно, преступление — уже несколько недель, и единственный ощутимый результат от проделанной работы — моя сломанная ключица. Если бы ты мог ограничить себя переломом собственной ключицы...

— Она была сломана до настоящего времени, — вставил Уимзи, — и не без достаточного основания. Ты не должен был совать свою проклятую ключицу в мои дела.

В этот момент зазвонил телефон.

Было половина девятого утра, и лорд Питер Уимзи поглощал ранний завтрак вместе со своим зятем, перед тем как отправиться в рекламное агентство, к месту осуществления деловых операций. Леди Мэри оставила мужчин спорить дальше и подняла трубку.

— Это из Ярда, дорогая? Что-нибудь насчет этого человека, Панчеона?

Паркер взял аппарат и пустился в оживленную дискуссию, которая закончилась словами:

— Пошлите Ламли и Иглса туда немедленно и скажите Панчеону, чтобы тот был с вами на связи. Я сейчас буду.

— Что случилось? — поинтересовался Уимзи.

— Наш маленький друг Панчеон снова встретил своего знакомого в смокинге, — сказал Паркер, ругаясь, когда пытался надеть плащ на поврежденное плечо. — Видел, как тот слонялся около редакции «Морнинг стар» сегодня утром, купил ранний выпуск газеты или что-то в этом роде. Любопытный репортер преследовал его с того момента, очевидно. Пришел с ним к Финчли. Только представь, говорит, не мог найти телефона раньше. Ладно, мне надо бежать. Увидимся позднее. До свидания, Мэри, дорогая. Пока, Питер.

Он выскочил в спешке.

— Хорошо, хорошо, — сказал в задумчивости Питер. Он отодвинул свой стул от стола и сел, рассеянно глядя на стену напротив, на которой висел календарь. Затем, высыпав резким движением на скатерть содержимое сахарницы, начал, ужасно хмурясь, складывать высокую башню из кубиков сахара. Мэри узнала у своего брата признаки вдохновения и незаметно ускользнула; нужно было приступать к своим домашним обязанностям.