“…я прожил жизнь”. Письма. 1920–1950 гг. - Андрей Платонович Платонов

12/viii 32. Андр. Платонов.

Адрес: Москва, Тверской бульв<ар>, д. 25, кв. 27.

Впервые: Волга, 1989. № 8. С. 164–165. Публикация Е. Литвин. Печатается по автографу: РГАЛИ. Ф. 1517. Оп. 1. Ед. хр. 189.

Козаков Михаил Эммануилович (1897–1954) – писатель, активный участник литературной жизни Ленинграда 1920–1930 гг.: член редколлегии журналов “Ленинград” (1930–1932) и “Литературный современник” (1933–1941), правления “Издательства писателей в Ленинграде”; входил в оргкомитет Ленинградского отделения Союза советских писателей, созданного в 1932 г. Журнал “Ленинград” анонсировал публикацию произведений Платонова в 9 и 10/11 номерах за 1932 г., “Литературный современник” – с 1 по 10 номер 1933 г., однако публикации не состоялись. Платонов дал уничижительную оценку художественному уровню произведений Козакова в рецензии на его пьесу “Чекисты” (1938). Пьеса посвящена контрреволюционному заговору 1921 г. в Петрограде, среди участников которого в пьесе фигурируют Н. Гумилев (расстрелян в 1922 г.), З. Гиппиус (в эмиграции с 1922 г.), Н. Клюев (в ГУЛАГе с 1934 г.) и А. Ахматова (в ГУЛАГе сын); журнал “Литературное обозрение” отказался от публикации рецензии Платонова (подробно см.: Воспоминания. С. 353–357).

[165] П. А. Павленко

12 августа 1932 г. Москва

Тов. Павленко. Петр Андреевич!

Вот всё посылаю тебе – как мы договорились[587]. Ответ нужно получить максимум к 15/viii. Ответ – разрешение облреперткома (т. Залесского[588]) на постановку пьесы в 15-ю годовщину Октября[589]. Срочность разрешения нужна для театра, т<ак> к<ак> у него и так не хватит времени на подготовку пьесы[590]. Если дело будет касаться изменения фраз, то не надо задерживать – я переработаю и улучшу отдельные места. С прив<етом> А. Платонов. 12/viii.

Печатается по первой публикации: Страна философов, 2011. С. 618–619. Публикация Н. Корниенко.

Платонов был знаком с П. А. Павленко с 1928 г., однако отношения не сложились. Павленко председательствовал на вечере Платонова в ВССП 1 февраля 1932 г. и, как свидетельствует стенограмма вечера, неплохо ориентировался в ситуации, сложившейся вокруг Платонова после публикации “Впрок” (см.: Стенограмма творческого вечера Андрея Платонова // Воспоминания. С. 293–294, 307–308). После постановления “О перестройке литературно-художественных организаций” (от 23 апреля 1932 г.) статус Павленко в литературной жизни только укрепился и повысился: он включен в оргкомитет Союза советских писателей, принимает активное участие в самых разных мероприятиях 1932–1933 гг. В 1933 г. в редактируемом Павленко журнале “30 дней” печатается рассказ Платонова “Любовь к дальнему”; от публикации других рассказов Павленко откажется. В 1934 г. Павленко выступит рецензентом рассказа Платонова “Стройматериалы и оборудование”; рассказ представляет собой переработанный фрагмент повести “Ювенильное море”: “Рассказ полон графомании, написан – с начала до конца – с издевкой. Можно напечатать в известиях Психоневролог<ического> института – и нигде больше. Я против категорически” (ГЛМ. Ф. 335. Оп. 1. Ед. хр. 36. Л. 9 об.).

[166] И. В. Сталину

Сентябрь – октябрь 1932 г. Москва

ТОВАРИЩ СТАЛИН.

Полтора года тому назад я написал вам письмо, касающееся моей повести “Впрок”, напечатанной в “Красной нови” [591].

Теперь я обращаюсь к Вам по другому вопросу. Занятый работой в том направлении, о котором я писал Вам в первом письме, я между прочим написал небольшую пьесу “Высокое напряжение”. При этом прилагаю копию протокола худполитсовета театра б. Корш, где эта пьеса заслушивалась[592]. Откровенно вам скажу, что я заинтересован в постановке этой пьесы, т<ак> к<ак> она дала бы мне средства для жизни, чтобы продолжать работу над основными рукописями, о характере которых я вам писал в первом письме.

Несмотря на положительную оценку пьесы театром и группой рабочих (худполитсовет), пьесу фактически не разрешили к постановке.

Далее моя просьба, наверное, вызовет у вас улыбку. Эта просьба действительно имеет комический и одиозный характер – я это сознаю. Я вас прошу дать указание о постановке моей пьесы.

Вы можете сказать: при чем же тут Сталин. – Для этого есть у нас соответствующие органы, туда и обратитесь.

Я обращался всюду, я никогда не отнял бы у вас времени этим письмом, если бы у меня был другой выход. Дело в том, что история с “Впроком” стала известна достаточно широко в литературных кругах. История эта мрачна для меня, и она имеет такие подробности (не могу судить, сколько в них правды и сплетни), что я никогда уже не выкарабкаюсь к литературной общественной работе.

При деловых отношениях со мной люди всегда вспоминают “Впрок” и то, что вами эта вещь оценена резко отрицательно (литераторам и это известно в подробностях).

Коротко говоря, никто никогда теперь не решится опубликовать что-либо, написанное мною, поскольку существует убеждение, что вы относитесь ко мне отрицательно. Только я один не думаю этого, потому что я отделил себя от “Впрока” и от других своих ошибочных произведений. Кроме того, глупо представлять вас в положении человека, “ненавидящего Платонова”. Это значит вовсе не знать вас даже в своем воображении.

Таково мое мнение, но оно не имеет никакой силы.

Можно это письмо понять как бестактность с моей стороны. Нет, несмотря на кажущуюся его юмористичность или бестактность – когда я прошу у вас, руководителя всемирного рабочего движения, содействия к разрешению какой-то пьесы, – письмо вызвано действительной безвыходностью моего положения, абсолютной невозможностью обойтись без вашей помощи.

Каково бы ни было ваше суждение, я прошу Вас сообщить мне его непосредственно по почте, если вы найдете нужным, вообще ответить мне как-либо. Через литераторов отвечать, по-моему, нецелесообразно, потому что в случае отрицательного ответа мое положение ухудшится до крайних пределов, сверх возможности его терпеть одним человеческим сердцем.

Печатается по первой публикации: Страна философов, 2011. С. 619–620. Черновой автограф. Публикация Н. Корниенко. Датируется условно – по содержанию письма – осенью 1932 г.

1933

[167] М. Э. Козакову

5 марта 1933 г. Москва

Уважаемый товарищ Козаков!

Мне сказали, что облит[593] не пропустил рассказ “Русский воин”[594], прошу поэтому возвратить рукопись мне. Но я должен заявить Вам как редактору, что считаю поступок облита неправильным. Вы сами знаете, что в рассказе не было идеологических ошибок. Я просто не знаю, что делать, т<ак> к<ак> я еще написал многое – совершенно полезное с точки зрения идеологии, – и все равно политредактора снимают.

Через месяц-полтора я буду в Ленинграде[595] и представлю небольшой роман (листов 8–10)[596], в исполнение своего прошлого договора с “И<здательством> п<исателей> в Л<енингра>де”[597]. Думаю, что эта рукопись должна быть пропущена обязательно, конечно, если ко мне будут относиться без особой предвзятости.

Привет тов. Лаврухину. С тов. уважением

Андр.