Война затишья не любит - Алескендер Рамазанов

Ну, сидит сухопарый, рыжий подполковник. Видно по лицу – не кадровик. Командир, скорее всего. Все происходило по-домашнему. Без официоза.

– Вы кто? На какую должность?

И в ответ на представление Астманов услышал фразу, сразившую его наповал:

– Ну, задницей они там думают, что ли? К нам уже прибыли два редактора. Куда вас прикажете девать?

– Можно на переплавку, – вяло отшутился Астманов. – А лучше давайте сюда этих редакторов. Наверное, коллеги из других газет. Хоть увижу братьев.

– Где я их сейчас найду? – буркнул подполковник. – Определяйтесь в гостиницу КЭЧ. Завтра в девять – сюда.

Трушковского Астманов нашел во дворе штаба в отличном расположении духа:

– Разрешите представиться: старший офицер оперативного отделения дивизии.

– Третий редактор несуществующей газеты, – в тон ему ответил Астманов, продолжая ломать голову, какие округа могли отдать редакторов «дивизионок». Ясно, что ребята не из окружных газет. Только сущий дурак может с окружной пойти на понижение, на дивизионную. Раньше так наказывали особо провинившихся корреспондентов. Не за бездарность. Если партбилет заложил таксисту по пьянке, ну и тому подобное…

Гостиница КЭЧ, такой же барак, как и штаб дивизии, располагалась у большого рынка. «Баракат» – прочитал Астманов на фронтоне внушительной марсианской тарелки из стекла и бетона. Надо же – «Изобилие»! Рынок был пуст, как и прилегающие улицы. Неподалеку, на мосту, Астманов заметил бетонные блоки и кучку людей с автоматами. Люди разжигали костер на обочине.

Ужин в гостинице не предусматривался. Но бутылку водки и полбуханки хлеба у дежурной все же купили. Водка – дрянь, воняла керосином и ацетоном, словно ее, как и в Афгане, везли через границу в топливном баке. А вот наклейка на бутылке замечательная! Три богатыря. Надпись: «Араки Руси». А самое главное: бледные богатыри стояли под зеленым (!) знаменем. Хлеб – липкий, горький, с шелухой. Астманов не рискнул его жевать. Занюхал «ацетоновку» коркой.

В большой комнате жили еще трое офицеров. Они весь вечер перекладывали сумки, надеясь утром улететь в Москву. Лицо одного из них показалось Астманову знакомым. Улучив момент, он вышел вслед за ним, якобы покурить.

– Простите, я мог видеть вас в Кабуле, в восемьдесят шестом-седьмом?

– Да. Я тоже смотрю, личность знакомая. Какими судьбами? Опять радиостанция?

– Круче. Газету будем разворачивать.

Афганский знакомый поведал, что в Таджикистане сидит больше месяца. Их группа занималась спецминированием. О, вот куда дело идет!

– Граница – двор проходной. Моджахеды оборзели, днем шастают.

– Таджики?

– И афганцы тоже. Эти серьезней. Есть участки – совсем голые. Вот «засыпали», что могли.

Знать бы Астманову, что через пять лет на одном из этих «участков» только бдительность телеоператора спасет его от подрыва на грошовой, замаскированной под речную гальку противопехотной мине. А вот обуви, разлохмаченной, обгоревшей, в том числе и детской, он на этих «участках» потом видел предостаточно! Конвенции, мать их. Противопехотная мина – это вещь! Сыпали и будут сыпать! Афганский знакомец, убывая утром, оставил Астманову новый маскировочный костюм-сеточку. Спасибо, очень пригодился уже на следующий день. По такой жаре только в лавсановых брюках ходить – никакой кастрации не надо.

Утром Астманов увидел в кабинете кадровика плотного краснолицего капитана лет сорока и старшего лейтенанта с лицом порочного ангела.

– Вот вам редакторы. Разбирайтесь, – бросил вершитель судеб и сделал вид, что углубился в документы. Однако уши его выдавали. Он предвкушал дальнейшую комедию. Нет, не будет юмора! Астманов развернул события по бытовому варианту.

– Давайте знакомиться, коллеги. Подполковник Астманов. В восьмидесятых годах был редактором газеты 201-й дивизии.

– Капитан Молчанов…

«Итак, «редактор номер один». Запоздалый, как и у меня, в 27 лет, поход в армию после института, тринадцать лет в газете учебной дивизии. Конечно, ему нужно хоть на пенсию выйти майором, выслуга для той же пенсии нужна. Но, видно по нему, газету не развернет. А вот секретарем хорошим будет. Даром, что ли, восемь лет сидел на этой должности. Мог бы и в Афгане должность и звание заработать. Десять лет ворота были распахнуты. Но лицо честное, растерян, правда, немного. Зато крепок, сибиряк!»

– Старший лейтенант Гуреев Владимир, замполит роты, Кантемировская дивизия.

«Вот и «редактор номер два». Хорош арап! Ладно, попробуем».

– Слушай, лейтенант, за одну твою дерзость я, пожалуй, сделаю из тебя журналиста, – засмеялся Астманов.

Кадровик поднял голову:

– Ну и что?

– Докладываю, штат газеты офицерским составом укомплектован. Старший лейтенант Гуреев – корреспондент-организатор, капитан Молчанов – ответственный секретарь.

– Вы ведь к нам в командировку? – язвительно вопросил кадровик. Судьба давала последний шанс сделать доброе дело: не мешать капитану стать майором, назначить старлея на капитанскую должность и вообще не мутить воду. В правом кармане командировочное удостоверение, в левом – предписание. Полгода или не менее двух лет? Пауза была небольшая. Астманов молча вынул предписание. У дивизии будет своя газета, как и двенадцать лет назад. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку? Это говорят те, кто не верит в «военное счастье».

Политорганы в армии упразднили вместе с КПСС. Бардака от этого не стало меньше. Просто выяснилось: где бывший начальник политотдела – сильный человек, там ему вся прежняя власть и принадлежит, несмотря на новый статус заместителя командира по воспитательной работе. Полковник Ивлев был сильным человеком. И в таджикских перипетиях разбирался именно с помощью силы. А что прикажете делать? Некоторая рыхлость и танцующая походка пусть обманывают других. Взгляд и хватка у него были боксерские. Да и ростом бог не обидел.

Ивлев сам пошел выбирать место для газеты. Предложение о размещении в одном из полков на окраине Душанбе сразу потерпело крах.

– Вы должны быть под рукой, – отрезал Ивлев.

После часа поисков Астманов остановился на следующем варианте: газете под редакционное помещение выделяют комнату в Доме офицеров, а технику, то есть типографию, временно размещают на заднем дворе этого самого дома. Гигантские лопухи, сорная трава, грязный хауз (небольшой бассейн) и два разграбленных вагончика – бывшая баня и столовая для офицеров, прибывавших сюда в 1988–1989 годах из Афганистана. Короче, полигон твердых бытовых отходов.

– Наше место на свалке, – торжественно сказал Астманов.

– Это лучше, чем у параши, – буркнул Молчанов, кивнув в сторону офицерской столовой, откуда несло несвежей соленой рыбой.

Через два дня офицеры покинули гостиницу, которая исправно пожирала их скудные денежные средства, и перебрались жить в вагончик на заднем дворе Дома офицеров. Установили дежурство, поскольку город по ночам трещал и бухал всеми калибрами. Между тем с двух сторон стоянка граничила с густыми зарослями заброшенного городского парка. Ночью в нем было не просто, а крайне неуютно. Не утруждая себя поисками врагов демократии, боевики и милиционеры просто строчили по кустам из автоматов. От шальных пуль спасал бетонный забор. А днем под этим забором собирались игроки в кости, в карты и наркоманы. Всякие. И «планакерши», и «шприцовые». «Ширинбаянов» Астманов просто пинками прогнал от хауза, где они привыкли колоться, оставляя клочья ваты, шприцы и ампулы. А вот «плановые», тоже по старой привычке, лезли через забор, сокращая себе путь к пивному ларьку или спасаясь от патрулей.