Тайна русского путешественника - Юлия Алейникова

— Лама говорит, вас не будет десять дней, самое большее двенадцать, — перевел Дондок.

— Значит, пять туда, пять обратно. Что ж, Федор Леопольдович, придется вам снова ставить лагерь. Дондок, спроси у ламы, где нам лучше разбить бивуак.

На следующее утро, с рассветом, Николай Михайлович, одетый, вооруженный, с запасом продовольствия на две недели, запасом пороха и дроби, был готов выступать. Казаки подготовили им с ламой двух самых свежих верблюдов.

— Нет, — покачал головой лама, оглядев приготовления. — Мы пойдем пешком, налегке. — Окинув взглядом ружье Пржевальского, он несколько мгновений помедлил, но ничего по этому поводу не сказал.

Пришлось переложить припасы в заплечный мешок, и спустя полчаса маленькая сухонькая фигурка, завернутая в старенький выцветший плащ, и крупная, внушительная фигура Пржевальского затерялись среди скал.

Пржевальский вернулся в полдень на тринадцатый день, один. Он появился как-то незаметно. Казаки увидели его, когда он уже вошел в лагерь.

— Николай Михайлович, вернулись! Живой! — радостно загалдели они, принимая у командира ружье и легонький заплечный мешок. — Федор Леопольдович, господин поручик! Вернулся!

Пржевальский улыбался своим людям, похлопывал их по плечам, но было в его облике что-то непривычно тихое, отстраненное, словно смотрел он не на своих спутников, а куда-то вглубь себя. И улыбался чему-то приятному и удивительному.

Пржевальский прошел в юрту, ему налили чаю, положили кусок баранины, торопливо рассказывая о проведенных без него двух неделях, охотничьих вылазках, новых экземплярах в коллекции и прочем. Когда же он наконец уселся, сделал несколько глотков кирпичного, уже многократно заваренного чая, когда все разговоры смолкли и вопросительные взоры обратились к Николаю Михайловичу, он отставил в сторону чашку и, как-то смущенно потупившись, в совершенно не свойственной ему манере заговорил:

— Не знаю, братцы. Не знаю, что сказать. И где был, тоже не знаю. И был ли…

Он оглядел своих товарищей и, видя их серьезные, добрые лица, полные искренней веры и любопытства, словно через силу продолжил:

— Едва мы отошли от лагеря, как лама выбросил все мои припасы, и дальше, сколько было пути, мы лишь пили отвары из каких-то его трав, да еще он на каждом привале подолгу молился. Я же, пользуясь таким случаем, пытался запечатлеть наш путь и сделать съемку, только все это оказалось потом бесполезно. Потому что, войдя в одном месте, мы вышли в совершенно другом, и я не знаю, есть ли вход там, где был прежде.

— А куда вход-то, в монастырь? — нетерпеливо перебил Роборовский.

— Нет, — покачал головой Пржевальский, — не в монастырь. — Он с минуту помолчал. — Помните, что говорил лама? Святая страна. Я был там, — каким-то особенным, полным чувства голосом проговорил Николай Михайлович. — Я стоял на пороге.

— А что это? Как? — стараясь понять, спросил Эклон.

— Как рай, что ли? — робко, смущаясь, проговорил Роборовский.

Но Пржевальский лишь неопределенно пожал плечами, снова засмотревшись куда-то вглубь себя. Очнулся, только когда Всеволод Михайлович повторил вопрос.

— Не знаю, Всеволод. Я даже понять не могу, было ли это. А только чувство такое, — он приложил руку к сердцу, — что было. — И улыбнулся. — А еще мне лама вот это подарил. — И он достал из-за пазухи маленькую шкатулку чудной работы. — Здесь хранится карта пути в Шамбалу. Только лама велел без нужды ее не доставать, — предупреждая просьбы товарищей показать драгоценность, проговорил Пржевальский.

Погладил рукой шероховатую поверхность и добавил:

— Наш путь еще не закончен. Вот отдохнем немного, дома погостим и снова двинем в Тибет. Дойдем-таки до Лхасы, а заодно уж и Шамбалу отыщем. Тогда шкатулку и откроем. — И он со своей прежней, уверенной улыбкой обвел взглядом товарищей.

По возвращении экспедиции Пржевальского в Петербург Британское географическое общество присудило ему золотую медаль.

21 мая 2017 г.

— Нет смысла ехать в офис, — устало вздохнула Лариса. — Поехали домой, там все обсудим. Кажется, Таволжанина кто-то предупредил.

— Машка? — искоса взглянув на садящихся в машину Карину и Нестерова, спросил Марат.

— А ее Кара? Но откуда она знала? — скептически взглянула на парочку Лариса.

— Я не знаю, что это за тип прописался в вашем доме. Он не так прост, как хочет казаться, — Марат механически потер подбородок.

Лариса, заметив этот жест, едва заметно усмехнулась.

— Ну что, едем?

— Да, — смутившись, кивнул Марат. Ему было неловко возвращаться в дом Арчуговых. Утреннее происшествие, позабывшееся в суете дневных забот, снова встало перед глазами. О чем он думал? На что купился? На ярко-зеленые, как у Ларисы, глаза и такие же огненные волосы? На молодость? Или просто выплеснул накопившуюся обиду? В любом случае просто забыть о случившемся ему не дадут, и лучше всего разрешить все одним махом. Только не здесь. И Марат сел за руль.

— Ну и зачем мы сюда приезжали? — ворчливо поинтересовалась Кара. Ее настроение никак не желало улучшаться. Даже самой было стыдно.

— Надо было выяснить, что случилось с Марией.

— Какое нам дело до Марии?

— Она член вашей семьи, странно, что надо напоминать об этом, а сейчас вокруг вас происходит столько странных, на первый взгляд не связанных между собой событий, что имеет смысл держать ухо востро. Не зря же Марат так напрягся, — задумчиво проговорил Гарик, выводя машину на дорогу. — Может, Марию вызвал на встречу Таволжанин, а может, и нет.

Впереди, набирая скорость, скрылся за поворотом джип Катрича. Гарик вел машину спокойно, не выжимая из нее все возможное, глубоко уйдя в свои мысли.

— И что мы теперь будем делать? — лениво спросила Кара, глядя на бесконечный поток дождевых струй за окном.

— Будем отрабатывать Ларису. Пора выяснить, что же случилось между нею, заказчиком и вашим отцом. И где сейчас дневники. Вы не заметили, что она сегодня как-то слишком рассеянна?

— Я заметила, что она сегодня очень напряжена, как натянутая струна.

— И это определенно не имеет отношения к исчезновению Марии, — подсказал Гарик.

— Ну разумеется. Наверняка она нервничает из-за отцовского письма, точнее, вашего, которое вы отправили с его почты. А вы бы не нервничали?

— Да, пожалуй, сам факт получения письма от вашего отца должен был ее взволновать. Но я бы сказал, что в сложившихся условиях оно должно было ее обрадовать. И, как мне кажется, она просто обязана была поделиться своей радостью с Катричем, но не поделилась. Елки! — неожиданно воскликнул Гарик, вцепляясь в руль и закладывая резкий вираж.