Внуки - Вилли Бредель
Шрифт:
Интервал:
Незнакомец улыбнулся.
— Да, фрау Брентен, это я тоже знаю. И вот именно потому, что он не хочет, чтобы наши нынешние правители ввергли народ и весь мир в войну, он и боролся в Испании против тех, кто хочет войны.
— А вы тоже были в Испании?
— Нет!
— Но вы его видели?
— Да, прежде еще.
— Как же вы привезли мне привет от него?
— Он написал партии и просил передать вам привет и наилучшие пожелания.
— Что вы еще знаете о моем мальчике? Какие у него планы?
Генрих Амбруст постучал в дверь и крикнул:
— Фрау Брентен, я ухожу! Вернусь через час.
— Это мне не нравится! — прошептал Биле. — Задержите как-нибудь вашего жильца. Пусть сидит здесь, пока мы не кончим наш разговор.
— Господин Амбруст! — крикнула Фрида Брентен. — Прошу вас, побудьте с Виктором!
— Если хотите, фрау Брентен!
— Он остается, — прошептала она.
— Я буду краток. Мне надо идти. Товарищ Крамер, — ее зовут Кат, не правда ли, фрау Брентен? — она в Москве. И она хочет…
— В Москве? — Фрида Брентен с безграничным удивлением взглянула на своего гостя. — Но ведь это ужас как далеко.
— Да, фрау Брентен. Но не только Кат, Вальтер тоже просит вас послать туда их сына Виктора.
Фрида Брентен молчала. «Так, в Москву… Мальчика, стало быть, у меня отнимают. Выходит: выполнила повинность — и все…»
— Как вы к этому относитесь, фрау Брентен?
— Я… По-моему, мальчик должен поехать… поехать к своей матери, конечно же. Но как это сделать? В Москву?
— Мы вам поможем, фрау Брентен.
— Кто это — мы?
— Партия.
— Вот как, партия и этим занимается?
— Пусть мальчик в конце апреля отправится экскурсионным пароходом в Копенгаген. Оттуда его переправят дальше. Мы все подготовим.
— Хорошо. А что еще вы хотели передать мне?
— Еще, дорогая фрау Брентен, я должен обнять вас. Сын благодарит вас за все, что вы сделали для него и для его мальчика.
И Вальтер Биле обнял Фриду, прижал ее к себе и сказал:
— Партия тоже благодарит вас!
Фрида Брентен решила ни слова не говорить внуку до последнего дня, до самого отъезда. Виктор не понимал, почему бабушка так часто ласкает, обнимает его, льнет к нему. Однажды, когда она — в который раз — бросив на диван недоштопанный носок, стала обнимать его, он спросил:
— Бабушка, что случилось?
— А что, сынок?
— Ты какая-то странная в последнее время. Тут что-то не так…
Фрида не могла удержаться и все рассказала ему, и Виктор, который не любил нежностей, присмирел и перестал сопротивляться ласкам бабушки. Когда она спросила, хочет ли он ехать, он твердо ответил:
— Да, бабушка.
В первую минуту ее это поразило и даже огорчило, но она постаралась, чтобы внук ничего не заметил.
II
У победителей, говорят, раны заживают скоро. И это, пожалуй, верно.
Вальтер много раз убеждался, что у того, кто сражается за хорошее и справедливое дело, раны залечиваются необычайно быстро. В Бениказиме, где находились госпитали интернациональных бригад, появилась даже новая категория солдат, а для их обозначения — новое, до сих пор незнакомое слово: «инзертиры» — в противоположность дезертирам. Так стали называть раненых бойцов, еще до полного излечения удиравших из госпиталей на фронт. Эти люди не могли дождаться, пока у них заживут раны.
У Вальтера было скверное ранение, а два пережитых разочарования значительно ухудшили его самочувствие. Первое было вызвано письмом из Парижа. Айна, еще не знавшая, что он ранен, написала, что через несколько дней возвращается по вызову шведской компартии в Стокгольм. А он-то твердо надеялся, что, как только сможет перенести поездку, отправится в Париж и встретится с ней. Но судьба решила иначе.
Это было тяжкое разочарование. Его воля, его внутренняя сопротивляемость сдали. Им овладело безразличие к своему состоянию, ко всему. Надежда по-настоящему выздороветь исчезла. Когда спустя несколько месяцев его перевезли в Тулузу, у него снова появились приступы лихорадки, хотя врачи надеялись, что эта стадия болезни уже позади. По ночам он не спал; днем впадал в апатию, не то дремал, не то бодрствовал.
Однажды Филипп, ведавший немецкими эмигрантами во Франции и время от времени навещавший раненных в Испании бойцов, гневно накинулся на Вальтера:
— Разве коммунисты так ведут себя? Стыдно распускаться! Нервничаешь, как баба! Я был о тебе лучшего мнения!
Вальтер смутился. Он закрыл глаза и сжал губы. Филипп ушел, но его слова запомнились. Вальтера пристыдили, как школьника; он знал, что Филипп прав. Но разум не мог справиться с сердцем…
Другое разочарование принесла ему так называемая «высокая политика». Западные государства задушили Испанскую республику и бросили ее на съедение европейскому фашизму. Вальтер думал о тысячах испанских товарищей и бойцов интербригад, выданных фашистским палачам. Франко устроит кровавую резню. У товарищей, свыше двух лет героически защищавших свою родину, свою республику, свои идеалы, не впустивших ни одного фашиста в Мадрид, в Барселону и Валенсию, живших и действовавших по гордому слову Пасионарии — лучше умереть стоя, чем жить на коленях, — парижские и лондонские дипломаты вышибли из рук оружие. Деньгами и посулами эти господа внесли измену, в ряды республиканских генералов. Лондонским и вашингтонским властителям нужна фашистская Испания, Испания Народного фронта им ненавистна, она внушает им страх.
Но и этого мало. Едва Франко вступил в Барселону, как Гитлер, опираясь на мюнхенский сговор, послал свои когорты в Прагу. Представители английских и французских империалистов старались направить агрессивный натиск фашистов на восток.
Все эти события отнюдь не проливали целительный бальзам на раны, полученные в борьбе против фашизма.
Но Филипп, этот спокойный, вдумчивый партработник, лишь с удивлением покачал головой.
— Не понимаю я тебя, — сказал он. — Право же, не могу постичь, что с тобой произошло? Чего ты, скажи на милость, ожидал от этих прохвостов в Лондоне и Париже? Что они с энтузиазмом бросятся на шею нам, коммунистам, за то, что мы смело и стойко боролись? Так, а? Эх ты, святая простота! Чем отважнее мы боремся, тем больше они нас боятся, тем ожесточеннее будут они преследовать нас оружием подлости и предательства, добиваться нашей гибели. Неужели это надо объяснять тебе?
— Не трудись, — ворчливо сказал Вальтер. — Я и сам все понимаю.
— Подумай хорошенько, это для тебя теперь важнее всякого лекарства.
III
В маленьком царстве Фриды Брентен стало тихо и одиноко, но время, осушающее все слезы, потекло быстрее прежнего.
Правда, первые дни и недели после отъезда Виктора тянулись невыносимо долго. Добрый старый Амбруст изо всех сил старался ее подбодрить. Он ходил с ней в кино, приносил увлекательные детективные романы, читал ей газеты.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!