Перст судьбы. Лирин - Алина Углицкая

– Я не хочу на это смотреть…

Лирин закрыла глаза. Она слишком устала. Устала бояться. Устала ждать. Ее нервы были натянуты до предела. Все это время она, не отрываясь, следила за Эйхардом, пытаясь поймать его взгляд. Пытаясь увидеть в его глазах правду. Ту самую, ради которой она сегодня пришла сюда.

Но он намеренно не смотрел на нее.

И это было жестоко.

Она не могла понять, почему он так упрямо ее игнорирует. Неужели считает их связь ошибкой? Неужели жалеет о том, что было между ними? Или та ночь в шагране для него вообще ничего не значит?

Сердце Лирин сжималось от подозрений, которые ядовитой змеей свернулись внутри и душили, не давая вдохнуть. Больно. Слишком больно осознавать, что твоя любовь не нужна.

Под алой мантией ее руки сжались в молитвенном жесте. Губы беззвучно зашевелились. На щеках заблестели дорожки слез.

Если она ему не нужна…

Если она ему не нужна…

Над Ареной повисла звенящая тишина. И шепот Лирта прозвучал в ней оглушающе громко:

– Госпожа!

Она открыла глаза, пытаясь сквозь слезы рассмотреть, что происходит.

На Арене, раскинув руки и ноги, лицом вверх лежал Люмкас. Его бороду заливала кровь из разбитого носа. Несколько колотых ран украшали могучую грудь. А над ним стоял левантиец, занеся меч для решающего удара.

Еще мгновение – и клинок вошел в плоть, с отвратительным хрустом ломая ребра.

Амфитеатр взорвался оглушительным воплем. Лирин вздрогнула, возвращаясь к действительности.

– Он выиграл! – выдохнула она, судорожно сжимая руки. Бенгет не обманула, сдержала слово, даровала ему победу.

– Приветствую тебя, победитель, – со своего трона поднялась императрица и поманила левантийца холеной рукой.

Тот, пошатываясь от усталости, отбросил в сторону меч и приблизился к императорской ложе. С легкой усмешкой расправил плечи и обвел взглядом ряды амфитеатра с притихшей публикой. По его груди, блестевшей от пота, стекала кровь.

– Ты был ранен, но устоял. Наша богиня даровала тебе победу. Этот венец твой по праву.

Ауфелерия кивнула, и на Арену спустились две женщины в доспехах императорской гвардии. Одна из них несла в руках бархатную подушку, на которой покоился венок из золотой пальмовой ветви. Вторая держала хрустальный кубок, наполненный самым дорогим вином. Под тихий гул толпы венок водрузили на голову победителя.

– Это кубок с императорского стола, – продолжала Ауфелерия. – Ты заслужил честь испить из него. Пей.

Эйхард большими глотками осушил кубок. Он почти не почувствовал вкус напитка, только пульс участился, да сердце в груди стало громыхать так, что, казалось, этот грохот слышат даже на верхних трибунах. Струйки вина, насыщенно-красные, точно свежая кровь, побежали по его подбородку, смешиваясь с потом и кровью.

– Теперь назови, чего хочешь. В моей власти исполнить любое твое желание. Но только одно.

Амфитеатр затих, словно перед бурей. Все ждали, услышать слово «свобода». Чего еще желать тану, у которого только одна судьба – погибнуть в бою или сдохнуть в шагране.

Лирин ждала, затаив дыхание. Глазами сверля его спину.

И он обернулся.

Не потому что почувствовал ее взгляд. А потому что сам захотел увидеть ее. Заглянуть ей в глаза, прочитать ее мысли и чувства. Убедиться, что он все делает правильно…

Их взгляды встретились. Столкнулись, словно клинки смертельных врагов, высекая искры ненависти и любви, страсти и равнодушия. Отчаяния и надежды. Это было как удар молнии. Как спуск снежной лавины. Как выброс магмы из жерла вулкана.

Сквозь туман, затмивший сознание Лирин, раздался его хриплый голос:

– Мое желание… отдать жизнь в храме Бенгет…

Девушка вздрогнула, сжимая руки сильнее.

– Похвальное рвение, – тонко улыбнулась императрица. – Но ради чего такая жертва?

Эйхард прищурился, глядя, как глаза Лирин становятся еще шире. И она услышала свой приговор:

– Ради моей госпожи Эсмиль ди Маренкеш. Ради моей любви.

Императрица ответила благосклонным кивком:

– Что ж, это желание достойно мужчины. Высшая мера любви к своей госпоже – это смерть ради нее.

Амаррки смеялись и хлопали в ладоши, обмениваясь восхищенными комментариями. Еще бы, не каждый раз услышишь такое от победителя Тан-Траши. Обычно, все эти таны, дойдя до финала, хотят лишь одного – свободы. Правда, никто из них не задумывается над тем, что будет дальше. Только самые умные просят легкую смерть, понимая, что никакой свободы не будет, и быть не может, что все это блеф, фикция, выдуманная для того, чтобы танам было за что сражаться.

Но сегодняшний победитель превзошел все ожидания. Он пожелал отдать свою жизнь на алтаре Бенгет. Это стоило потраченных денег, нервов и времени. Впервые за тысячелетнюю историю Амарры мужчина сам, добровольно хотел взойти на жертвенный алтарь.

Те, кто ставили на него, с горящими глазами решали, куда потратить свой выигрыш. Остальные утешали себя будущим зрелищем. Императрица объявила, что жертвоприношение будет публичным, завтра в полдень в главном храме Амарры.

Еще бы, победитель Тан-Траши заслужил эту честь.

Под возбужденный галдеж толпы Эйхард скрылся в темном проеме шаграна. Лирин проводила его растерянным взглядом, борясь с желанием броситься следом, остановить, заглянуть ему в глаза. Душа сжималась от боли, но в сознании все громче начинал звучать холодный голос рассудка. Голос, нашептывавший чудовищные вещи.

Нужно остановиться и посмотреть правде в глаза. Разве не этого она хотела? Разве Эйхард сделал не то, чего она от него ждала? Почему же она не рада?

Теперь самое время обратиться к Бенгет и сказать: вот, я выполнила свою часть договора, этот мужчина любит меня настолько, что готов отдать свою жизнь…

Но почему-то при одной мысли об этом Лирин казалось, что земля разверзается у нее под ногами.

– Госпожа, – Лирт осторожно коснулся ее руки, – нам нужно идти. Почти все ложи пустые, мы привлекаем внимание.

Она медленно встала и огляделась. Мальчик был прав, амфитеатр практически опустел, а на Арене сновали рабы, убирая трупы и кровь. Девушка перевела взгляд на ложу Дома Маренкеш. Она тоже была пуста, Мелек и Аини покинули ее сразу, как только Эйхард объявил о своем желании.

– И куда мы пойдем? – произнесла Лирин без всякого интереса. – Нам и идти-то некуда.

– Ну… – мальчик смутился, – вообще-то есть одно место…

– Опять скрываться в подвале?

– Нет, госпожа. Только, пожалуйста, не спрашивайте ни о чем, я потом все расскажу.