Три любви - Арчибальд Кронин

Некоторые вещи она все же сохранила – свой платяной шкаф, картину матери, кресло-качалку из спальни, на круглой ручке которого остались еле заметные вмятины от зубов Питера. Держась за юбку матери, маленький Питер вгрызался в эту ручку.

Потом, однажды вечером в конце января, она возвращалась со службы и в последний раз прошла вдоль набережной к своему дому. Необходимости в этой прогулке не было – в тот день из дома вывезли всю мебель, – но Люси влекло туда особое чувство.

Она вошла в пустую маленькую переднюю. Дом, пустующий и оттого незнакомый, лишенный всего материального, но все же, как ей казалось, населенный образами, насыщенный прошлыми событиями, увешанный гобеленами, сотканными из сокровенных моментов ее жизни, хранил странное величие покинутого места.

К ее глазам подступили слезы. Здесь ее любил Фрэнк, здесь родился Питер, отсюда она, обезумев, бросилась в туман, чтобы потерпеть фиаско, погубить свою любовь – и Фрэнка.

И вдруг она неудержимо зарыдала. Как это все получилось? Повернувшись, она вышла в сад – из покрытой настом земли торчали лишь несколько увядших стеблей, и голая яблоня, лишенная листвы, неподвижная, простерла две ветви, словно руки. На дорожке, умытая дождями, отполированная морозом, блестела светлая галька – эти камешки собирали они с Фрэнком…

С тоской Люси заставила себя уйти. Она заперла дом и, с красными от слез глазами, печально побрела по набережной.

Ключ она оставила в конторе агента, потом, охваченная странным безразличием ко всему на свете, поднялась по лестнице в квартиру мисс Хокинг на Виктория-кресент. Чуть помедлила у двери и тихо вошла.

Квартира мисс Хокинг имела артистический вид. Обои на стенах не были украшены ни букетами роз, ни незабудками. Они были однотонными, цвета резеды, и на них восхитительно смотрелись гравюры меццо-тинто Бёрн-Джонса, а также женщины Россетти с крутыми подбородками и чувственно изогнутыми губами, томно взирающие из массивных дубовых рам. В целом мебель была хорошей, – без сомнения, она перешла к хозяйке квартиры по наследству и на ней лежала печать подлинной старины. Кровать мисс Хокинг несла свой балдахин на четырех столбиках с достоинством исторического артефакта. Имелись и более новые вещи – подставка, резная этажерка, забавные безделушки. Они свидетельствовали о том, что владелица разбирается в современном декоративном искусстве.

В гостиной место привычных фотографий на фортепиано занимал атласный шарф с бахромой, а виолончель, прислоненная к резной этажерке наподобие подвыпившей девицы у стойки бара, в духе романтической небрежности, оправдывала присутствие этого шарфа. Тем не менее в этом не было ничего эпатирующего, ничего цыганского! Холман Хант, чьи работы тоже висели на стенах, строго это запрещал, привнося в атмосферу дома нечто вроде благочестивого аскетизма.

Еще здесь были книги, множество старинных книг, и также некоторое количество новых и еще не разрезанных, говорящих о склонности к современному дилетантству.

Более того, в углу беззастенчиво стоял пюпитр, а над камином красовался сосуд с ароматической смесью. Не было видно буржуазного фикуса, вместо него с бамбуковой этажерки свисали усики традесканции, со вкусом выражавшей тягу того века к зеленым ветвям и листьям для украшения дома. И действительно, преобладающим тоном квартиры был зеленый, даже в абажурах ламп. Да и сама мисс Хокинг носила дома этот цвет – снимая сшитые на заказ наряды, переодевалась в зеленые платья на кокетке, с длинными рукавами, сшитые из переливчатого шелка, который шелестел с обольстительной величавостью.

Безусловно, у этого дома была особенность, чарующая особенность, присущая в равной степени его хозяйке. Люси находила это впечатляющим, но определение данной особенности странным образом ускользало от нее. Ей нравился дом, нравилась ее новая компаньонка – как же иначе? – и все же она не могла понять, почему мисс Хокинг, которая со смехом называла себя скиталицей и даже изгоем, живет в Ардфиллане. Какая причина привела ее сюда? Друзей у нее было немного – причем их небольшой круг то и дело менялся, – а из родственников только брат, редко упоминаемый и по-прежнему живущий в ее родном городе на юге Англии. Да, Люси, похоже, не знала главного о своей подруге, и это озадачивало ее…

Вот таким мыслям она предавалась, сидя у окна гостиной в воскресенье, несколько недель спустя после переезда. Они с Пинки только что съели превосходный холодный ланч, приготовленный миссис Диккенс – прозвища Дик Люси не признавала, – и теперь у нее появилась охота спокойно поразмышлять. Перед ней колыхалась приятная глазу завеса зеленой листвы, то закрывающая, то приоткрывающая вид на частные сады напротив. Она заметила экипаж, медленно отъезжающий от одного из особняков у подножия холма. В послеполуденной тишине до нее доносились слабые ритмичные аккорды фортепиано. Солнце освещало ее фигуру, и тень лежала на полу позади кресла. Пребывая в каком-то неясном душевном состоянии, Люси ощущала очарование и умиротворенность этого пейзажа, и это рождало в ней отклик – нечто среднее между счастьем и сожалением. Неожиданно в комнату вошла мисс Хокинг.

– Пора отправляться на прогулку! – с оптимизмом воскликнула она. – Иди вперед, и мир пойдет вместе с тобой. Или сиди в одиночестве.

Люси, которая утром ходила в церковь, а теперь хотела отдохнуть, подняла глаза.

– Я предпочла бы остаться дома, – мягко произнесла она. – Вы же знаете, что я всю неделю на ногах.

– Пора прогуляться! – настаивала мисс Хокинг, пребывая в своем обычном приподнятом настроении. – Изумительный день! Фейри буквально рвется на улицу! Ветер на пустоши. Любимая погода Уолта Уитмена. Фейри не должен пропустить такой случай размяться, и вы тоже.

Фейри, погруженный в оцепенение пищеварительного процесса, скрывался под диваном и, услышав свое имя, приоткрыл один глаз. В этом глазу горел протест.

– Знаете, – начала Люси – она вовсе не хотела обидеть женщину, чья настойчивость объяснялась лишь ее чрезмерной добротой, – мне не хочется сегодня много ходить пешком.

– Ай-ай! Не устали еще от жизни? – прервала ее мисс Хокинг в своей обычной добродушной манере. – Вы даже не знаете, какая вы сегодня хорошенькая! Не смейте умирать, пока не сносите это новое платье. Оно слишком вам идет.

Люси улыбнулась:

– Хорошо, давайте погуляем вместе, если вы так хотите.

И она поднялась, чтобы взять шляпу и перчатки.

– Превосходно! – воскликнула мисс Хокинг. – Пойдем, Фейри! Фейри, нельзя быть такой ленивой собакой. – Она в возбуждении прищелкнула языком и крикнула: – Кролики! Кролики! Пойдем ловить кроликов!

Песик, лежа на брюхе и судорожно пытаясь встать на ноги, отвечал невнятным рычанием.

Они вышли. Мисс Хокинг болтала без умолку, Фейри уныло семенил рядом с ней.

Прогулка предполагалась короткой, как договаривались, но Пинки неудержимо рвалась вперед, и вскоре они оказались вдали от обычных воскресных маршрутов, в лесистой местности у подножия холмов выше Ру.