Дом разделенный - Перл С. Бак

ему не таким уж пустяком и обрело особый страстный посыл. Юань пробормотал себе под нос: «Да что я за дурак, конечно, она сделала это случайно!» – и решил выбросить из головы этот случай и впредь остерегаться подобных мыслей, потому что они в самом деле были ему неприятны.

Итак, ту последнюю весну Юань провел в странных двойственных чувствах. В душе у него по-прежнему оставалось потаенное место, куда этой девушке путь был заказан. Ни мягкость новой весны, ни безмятежность лунных вечеров, когда они с Мэри гуляли по безлюдным проселочным дорогам под кронами деревьев, одевшимися свежей листвой, ни тишина гостиной, в которой они сидели вдвоем, прислушиваясь к мелодичному струению весенних дождей по окнам, – даже такие минуты наедине с Мэри не могли сломить преград, каковые он возвел вокруг того тайника в своей душе. Юань дивился сам себе и не понимал, отчего так волнуется в эти мгновения, но все же отказывался давать волю чувствам.

Ибо эта белокожая девушка умела и взволновать его, и отвадить; одни и те же ее проявления вызывали в нем и любовь, и неприязнь. Поскольку Юань любил красоту и всегда подмечал ее вокруг себя, он часто видел и красоту Мэри, поразительную белизну ее лба и шеи в обрамлении темных волос. Однако сама эта белизна была ему неприятна. Из ее ясных серых глаз порой лился удивительный свет, и Юань невольно восхищался умом, наделявшим эти глаза таким сиянием, но вообще-то серых глаз он не любил. То же самое он испытывал, глядя на ее руки – быстрые, подвижные и красноречивые, чуть угловатые и очень сильные. Нет, такие руки у девушек ему не нравились.

И все же его вновь и вновь тянуло к Мэри. Той весной, влекомый внутренней силой ее души, он вдруг останавливался посреди поля, или у себя в комнате, или в зале с книгами, и с удивлением ловил себя на мыслях о ней. В такие мгновения он спрашивал себя: «Буду ли я тосковать по ней, когда уеду? Неужели из-за девушки я теперь привязан к этой стране?» Он даже подумывал остаться на несколько лет и поучиться еще, но тут же осекался: «Зачем я на самом деле хочу остаться? Если из-за девушки, то ради чего, ведь я не хочу жениться на чужеземке?» Однако при мысли «Нет, я поеду домой» он ощущал болезненный укол и опять задумывался о том, что никогда больше не увидит Мэри, потому что никто не отпустит его сюда еще раз. И тогда он пугался, и опять начинал раздумывать над продолжением учебы.

Такие метания могли бы в конце концов привести к тому, что он продолжил бы учебу, однако из-за моря пришла новость, которую Юань воспринял как властный зов родины.

Все эти годы, пока его не было дома, он почти ничего не знал о происходящем в его стране. Порой до него доходили вести о мелких междоусобных войнах, но Юань не обращал на них внимания, потому что такие мелкие войны были всегда.

За шесть лет Ван Тигр раз или два сообщал ему об очередной предпринятой им ничтожной войне; однажды отец напал на нового вожака разбойничьей шайки, а в другой раз – на военачальника, проходившего без разрешения через его земли. Такие письма Юань прочитывал быстро, потому что ему, жившему в чужой мирной стране, военные походы отца стали казаться чем-то далеким и ненастоящим, и когда кто-нибудь из однокурсников спрашивал его: «Слушай, Ван, что это за новая война разгорелась у вас в Китае? В газетах писали про какого-то Чана, или Тана, или Вана…» – он пристыженно отвечал: «Ерунда… Все с бандитами воюют».

Иногда мачеха Юаня, исправно писавшая ему раз в несколько месяцев, сообщала: «Революция идет полным ходом, но я не знаю, что именно происходит. Мэн был единственным революционером в нашей семье. Я только слышала, что на юге случился новый переворот. Но Мэн еще не может вернуться домой. Из его писем мы знаем, что он с ними, но пока боится возвращаться, потому что правители нашего города очень напуганы и по-прежнему не щадят таких, как он».

И все же Юань не совсем выбросил из головы мысли о родной стране; читая газеты, он выискивал в них новости о революции в Китае и жадно набрасывался на любые заметки о каких-нибудь переменах, например: «Лунный календарь отменен, принят григорианский», или: «Бинтовать стопы девочкам отныне запрещено», или: «Новый закон не позволяет мужчинам иметь больше одной жены». Каждая такая новость приносила Юаню радость, и он верил, что его страна меняется к лучшему, и как-то раз даже написал Шэну: «Когда летом мы вернемся домой, то не узнаем свою родину! Кажется невозможным, что за какие-то шесть лет с ней произошли столь разительные перемены».

На это Шэн спустя много дней ответил: «Ты возвращаешься уже летом? Я пока не готов. Мне надо пожить здесь еще год или два, если отец согласится прислать денег».

Прочитав эти строки, Юань с отвращением вспомнил женщину, сочинившую тяжелую томную музыку к стишкам Шэна, и тотчас выбросил ее из головы. И все же ему хотелось, чтобы Шэн вернулся домой вместе с ним. Да, он пока не получил диплом, хотя посвятил ему куда больше времени, чем следовало… Тут Юань с тревогой вспомнил, что Шэн ни разу ни словом не обмолвился о переменах, происходящих на родине. Он тут же простил это брату, ведь нелегко, в самом деле, живя в этой богатой мирной стране, думать о революциях и борьбе за правое дело. Юань и сам нередко забывал об этом, поглощенный мирной жизнью.

Однако, как он узнал позже, уже тогда революция достигла своего апогея. Пока Юань корпел над учебниками и гадал, любит или не любит белокожую дочь учителя, серая революционная армия, в рядах которой был и Мэн, прошла с юга через сердце страны и вышла к берегам великой реки. Там произошло сражение, но Юань, уехавший за десять тысяч миль от родных берегов, наслаждался тишиной и миром.

В такой тишине он мог бы прожить всю жизнь. Ибо в один прекрасный день теплые чувства между ним и белокожей девушкой стали глубже. За то время, пока ни один из них не делал шага навстречу другому и они оставались чуть больше, чем друзьями, и чуть меньше, чем влюбленными, Юань успел привыкнуть, что каждый вечер после отхода ее родителей ко сну они с Мэри недолго прогуливаются вдвоем и разговаривают. Старики ничего не знали. И на любые вопросы Юаня об этом Мэри неизменно отвечала: «А о чем тут