Столыпин - Аркадий Савеличев

Это та самая бюрократия, которая повинна во всех бедах, постигших Россию, – в беспорядке и разрушении, царящих дома, точно так же, как в неудачах японской войны, и нельзя отрицать, что эти упреки – правильны они или нет – будут всегда направляться против всякого бюрократического министерства.

Настоящий кабинет не только не стремится рассеять это неизбежное недоброжелательство, но увеличивает его целым рядом ошибок.

Более того, всякое министерство, составленное исключительно из представителей бюрократии, неизбежно обречено на отсутствие доверия со стороны представительных учреждений, без которого невозможно приобрести необходимый авторитет в их глазах.

Не личные качества того или иного руководителя ведомства, не его опыт или добрые намерения способны обеспечить ему необходимый авторитет в политической жизни. Очень часто случается, что одного добросовестного исполнения бюрократических обязанностей оказывается недостаточно для успешного разрешения новых проблем в сложной и весьма разнообразной обстановке. А так как симпатии народа остаются с Думой, вся враждебность направляется против министерства, и это не может не вызывать роковых последствий для управления государством и для спокойствия страны.

Дума, занявшая враждебную позицию по отношению к исполнительной власти, игнорируется этой властью и, встречая с ее стороны к себе такое отношение, вынуждена оставаться в оппозиции, не уделяя внимания практической плодотворной работе. Дума такого состава перестает представлять из себя мирный законодательный орган и все более превращается в горнило революционных страстей.

Настоящий состав Думы, будучи плохо подготовленным – нужно признать это – к законодательной работе, ввиду недостаточной подготовленности большинства ее членов, не может быть, однако, охарактеризован как исключительно революционный. Совершенно верно, что он включает крайние элементы, но они не играют руководящей роли. Большинство Думы состоит из сторонников мирной законодательной работы, враждебных революции. Только ненормальное положение и необходимость применять свои поступки к этому положению склоняют Думу к протестам и недовольству по адресу правительства. Законы, внесенные Думой, заранее осуждены на отклонение.

Поставленная в такое положение, Дума теряет мало-помалу доверие к правительственной власти и привыкает рассматривать правительство как враждебную силу. Несомненно, что Дума из-за неудачной избирательной системы не дает полного представительства всех слоев русского населения, напротив, имеются значительные и влиятельные круги общества, которые совершенно лишены представительства. Крестьяне далеки от того, чтобы отражать истинное настроение земледельческого класса. В Думе господствуют так называемые городская интеллигенция и полуинтеллигентные представители земледельческих кругов. По мнению невежественных крестьянских масс, Дума настолько всемогуща, что может передать землю всему населению и избавить его от безработицы и голода.

Одно это обстоятельство делает не только нежелательным, но и весьма опасным разрыв между правительством и Думой. Единственный путь, способный помешать этому, состоит в восстановлении нормальных отношений между обоими учреждениями, что невозможно без замещения нынешнего кабинета новыми министрами.

Необходимо призвать к власти людей, способных добиться понимания Думы.

Тут и прозвучало имя Столыпина. Николай II словно ожидал, чтоб это исходило не от него, а от кого-нибудь из доверенных людей.

Столыпин не зря прибыл в Петербург с Волги. Там еще живы были в народной памяти погромы Стеньки Разина и Емельки Пугачева. Что бы ни говорили на улицах об этих народных вожаках, какие бы песни ни пели.

Исход был одинаков. Объяви ты себя хоть персидским шахом, хоть российским императором, как Пугачев, хоть правителем Москвы, как «революць-онер» Бауман, – грабеж и разруха пойдут по твоим следам. Даже если ты к грабежу и непричастен.

Заступив в должность министра внутренних дел и не надеясь на помощь Горемыкина, Столыпин решил прийти в Думу и ответить на запросы депутатов. Он был новичок в таких делах, но ведь он был Столыпин.

– На заявленный мне запрос от 12 мая я не мог раньше ответить Государственной Думе, так как считал необходимым отправить в некоторые города, где были беспорядки, особых уполномоченных лиц для проверки.

Может, и самонадеянность, но он еще с ковенских и гродненских времен веровал в действенность своего слова. И что же?..

Вполне характерный ропот:

– Ну да! Полицейский министр будет проверять полицейских держиморд!

– Мундир мундира не испачкает!

– Вестимо, наивные господа-депутаты!..

Да, но не в цивильном же сюртуке заявляться пред депутатами?

– Говорите, массовое убийство мирных граждан?.. Я нахожу, что новому министру необходимо разобраться в этом деле. Меня интересует не столько ответственность отдельных лиц, сколько степень пригодности опороченного орудия власти.

Его могли в любой момент криками сбить с трибуны. Да и те ли слова он говорит? Орудие власти! Так и есть, по-своему понимают:

– Орудие?.. Говорите уж прямо: оружие!

– Оно ведь стреляет. В кого?..

– В нас!

– Так мы тоже взяли в руки оружие…

Спокойно, спокойно, министр. Половина сидящих в зале – это те же крестьяне, которые на той же Саратовщине жгли помещичьи усадьбы и убивали казаков и полицейских. Ищи другие слова!

– Власть не может считаться целью. Власть – это средство для охранения жизни, спокойствия и порядка. Осуждая произвол и самовластие, нельзя забывать об опасности безвластия…

Развей эту мысль! Не стесняйся. Попроще.

– Согласитесь, что безвластие ведет к анархии. Плохое правительство? Плохи законы? Но пока не написаны новые – вами, господа! – надо хоть старые-то исполнять. Да, я часовой порядка. Нельзя сказать часовому: у тебя старое кремневое ружье – брось это ружье! На это честный часовой ответит: покуда я на посту, покуда мне не дали нового ружья, – новых законов, господа, законов! – я буду охранять вас и старым ружьем. Моя святая обязанность!

В зале смех, шум. Но злых криков уже не слышно…

Не под аплодисменты он уходил из зала, но и не под плевки.

Брат Александр, выбравшись в фойе из толпы настороженных журналистов, сказал:

– Средь нашей братии каждый второй себя Стенькой Разиным считает! Плюнь, брат, на них и разотри!

Старший брат, обняв журналиста, тараном прошел сквозь толпу забубенной братии.

Ясно, что не крестьянские депутаты улюлюкали во время его выступления – а эти продажные нахлебники…