Красные камзолы. Капрал Серов: год 1757 - Иван Ланков

– А какой глубины этот самый фарватер должен быть? – спросил Ефим, пыхнув трубкой.

– Так сходи в порт, глянь. Там флотские как раз свои прамы да бомбардирские суда чинят. Посмотри, какая их часть под воду уходит, и прикинь, какую канаву нам для них под водой копать. По моим прикидкам, всяко больше человеческого роста выходит.

Ефим покачал головой и возразил:

– Да не так уж и глубоко копать, Сила. Тут один из Жориных солдат в порту с флотскими сдружился. Ну ты его знаешь – Степан. Тот, который всю зиму к пушкарям приставал. Мол, объясните да научите. Так вот ему матросы рассказали, что они здесь вместе с нашими понтонерами будут камеля делать.

Степан и правда уже несколько дней активно общался с флотскими. Вся рота знает его слабость к пушкам, а тут же не просто артиллерия, а морская, со своими особенностями. Экзотика! Вот Степан и вился вокруг матросов, жадно впитывая новые знания. От него мы и узнали, что все четыре корабля, обстреливавшие крепость, встают на ремонт. Нет, с крепости прусские канониры по кораблям ни разу не попали. Так, слегка такелаж попортили, да и все. Ремонт был нужен по другой причине. Деревянные конструкции, как ты их ни укрепляй, все равно от отдачи тяжелых орудий расшатываются. Это все-таки нежный парусник, а не железный монстр двадцатого века. Потому зашвырнуть полторы-две тысячи ядер для четверки кораблей – большая нагрузка. «Духом» – то есть воздушным ударом от выстрела – повыбивало всю паклю из судового набора, открылись течи. Отдачей пушек покорежило не только станки орудий, но и деревянный набор судовых палуб. А о мелочах вроде выбитых повсюду стеклах и вспоминать нечего. Да уж. Военный корабль – сложная боевая машина. День воюешь – месяц чинишь…

– А, ну раз камеля, тогда да, – согласился тем временем Сила Серафимович, – тогда глядишь, и правда поменьше тину черпать придется. Совсем уж болотниками не станем.

– А что это такое будет – камеля? – спросил ундер-офицер Годарев.

– По-английски это значит – «верблюд», – вставил свои пять копеек ундер-офицер Фомин.

– А при чем тут это? – удивился Максим Нилович.

– А при том! – ответил ему Ефим, который явно не хотел отдавать слово Фомину. – Англичане такой хитрый понтон придумали, который под дно корабля заводится, и его, корабль то бишь, приподнимает. Чтобы, значит, по мелким речушкам протащить можно было. Со стороны если глянуть – ни дать ни взять, верблюду мешок меж горбов закинули. Потому так и прозвали, а от английских моряков уже все остальные флотские это словечко подхватили.

– А откуда наши флотские узнали, какими словами англичане на своем флоте пользуются? – не унимался Годарев, стараясь вовлечь в разговор сидевшего с окаменевшим лицом Фомина. – Вроде же при Петре Алексеевиче у нас флотские сплошь голландцы были!

– Чего ж не знать-то, если на наших российских кораблях английские офицеры капитанами служат, – нехотя ответил Фомин. – Вон, слыхал, как давеча в порту флотские с нашим генералом Фермором собачились? И наш генерал бранил их, и те флотские, которые из англичан, в ответ гавкали…

– А что там такое случилось-то? Чего вдруг за свара? – заинтересованно спросили несколько капралов сразу.

Тут уже вступил в разговор я. Как-никак, Федька Синельников именно мне в подробностях рассказал эту сцену.

– Ревельская эскадра получила приказ уйти в патрулирование чтобы не допустить английский флот через Скагеррак. Англичане – они же в этой войне на стороне прусского короля воюют. Вот после этого приказа шестеро капитанов тут же написали рапорт об отставке. Мы, мол, как природные англичане, никак не можем воевать против своих же природных англичан. Так что просим уволить нас по собственному желанию.

– А чего тогда наш Вилим Вилимович на них кричал? Он же вроде тоже из этих. И меж собой они на одном языке лаялись, – недоуменно спросил капрал Смирнов.

– С чего бы? – ответил я. – Наш генерал Фермор вообще-то шотландец. А шотландцы с англичанами – они друг с другом как кошка с собакой.

– А шотландцы – это кто?

Ну да. И правда, откуда господам ундер-офицерам знать, кто такие шотландцы? Они же не смотрели кино «Храброе сердце» с Мэлом Гибсоном. Для них что англичане, что шотландцы, что французы, все одно – немцы.

А про скандал между генералом Фермором и английскими капитанами я Федьку расспрашивал с пристрастием совсем по другой причине. Мне как-то тоже свара нашего шотландца с бывшими нашими англичанами не сильно интересна.

А вот то, что рядом с генералом Фермором и флотскими капитанами стояла Мария Абрамовна Черкасская – это Федька сразу подметил. Кому как не Синельникову знать, сколько я ей писем написал? Как-никак именно Федька для меня чернила варит.

* * *

Встретиться с Марией Абрамовной у меня не получалось целых два дня. То ее нет на месте, то у нее гости. Я уж было начал судорожно вспоминать, а что же такого было написано в моих письмах. На что моя девочка могла обидеться? Да кто ж их разберет, девчонок-то! В общем, нервничал, переживал. Пару раз не по теме сорвался на ребят. Семен Петрович даже счел возможным по-отечески положить мне руку на плечо и с участием сказать: «Не ровня она тебе, парень. У нее свои княжеские дела, а у тебя свои, солдатские. Забудь».

А то я не знаю? Но голова говорит одно, а эмоции… Блин, и как она это сделала? Ведь всего же пару раз виделись-то, а сердце мечется в груди, как собачий хвост. Уже бы надо забыть давно! У, зараза синеглазая!

А на третий день поутру к нашим квартирам пришел один из ее слуг и уведомил, что меня ожидают. Я быстро отпросился у Ефима и побежал, краснея на ходу и коря себя последними словами, что посмел подумать про нее плохо.

Мария Абрамовна сидела в уже запряженной карете, пара то ли слуг, то ли охранников верхами гарцевали вокруг. Я подошел быстрым шагом, стараясь унять сбившееся дыхание. Она приоткрыла дверцу кареты и посмотрела на меня красными от недосыпа глазами. Сесть не пригласила. Даже ногу, обутую в дорожный сапожок, выставила, чтоб я ненароком внутрь не ломанулся.

Облом. Свидания снова не получилось.

– Как тебе мой подарок, Гоша? – спросила она с хрипотцой в голосе. Из кареты потянуло слабеньким, кислым запахом перегара.

– Пьем чай каждый вечер, Мария Абрамовна! Офицеры нашей роты за то вам весьма благодарны! – ответил я, отходя чуть в сторону, чтобы не мешать воздуху проветривать карету через приоткрытую дверцу.

Черкасская вымученно улыбнулась и слегка наклонила свою очаровательную головку в широкополой дамской шляпке.

– Мне приятно, что подарок пришелся по душе. А вы, как я знаю, теперь с флотскими будете, верно? По Куриш-гафу, среди миазмов и болотных болезней?

Я слегка поклонился:

– Удивлен вашей информированностью, Мария Абрамовна!

Черкасская слегка дернула тонкими пальчиками – мол, пустое.

– Контр-адмирал Ревельской эскадры, Никита Гаврилович Лопухин мне тоже дядюшкой приходится. Только Василий Абрамович – родной, а Никита Гаврилович – троюродный. Я как прослышала, что он в Мемеле будет, – так сразу сюда и примчалась с гостинцами да поклоном от Василия Абрамовича. Когда еще свидеться придется? В Новгороде-то он редко бывает, хоть у него там и поместье. Служба не пускает. А все ж не чужая душа. Да и за тебя спокойней будет, милый мальчик. Все же лучше при флоте быть, нежели грудью на прусские штыки ходить.