Это было в Праге - Георгий Брянцев

Огромная туша паровоза, испуская клубы пара и дыма, рассекала ночную темноту. Поезд преодолевал подъем. Зденек высунулся в оконце.

Гавличек добился максимальной работы котла. Паровоз шел с открытым клапаном. Легкий майский ветерок продувал паровозную будку и освежал лицо.

Когда половина состава, перевалив самую высокую точку подъема, пошла на уклон, паровоз сделал такой рывок, что Слива едва усидел на своем месте. Он резко повернулся к Гавличеку. Тот стоял лицом к нему, широко расставив ноги. Глаза его не мигая смотрели на Зденека.

— Ты что сделал? — взвизгнул Слива.

— Разорвал состав, — спокойно ответил Гавличек.

Слива, опытный машинист, сразу понял, что произошло. Лицо его побелело. Сорвавшись с сиденья, он дал три тревожных гудка. «Пустят в действие ручные тормозы. Это спасет положение», — мелькнула у него мысль. Он знал, что в случае разрыва состава с автоматическим торможением оторвавшуюся часть вагонов при наличии воздуха в магистрали можно задержать на две, максимум на две с половиной минуты — время, достаточное для того, чтобы привести в действие ручные тормозы. Упусти этот момент, и вагоны, бегущие под уклон, задержать уже ничто не в силах. Но Зденек Слива не знал, что Гавличек перекрыл кран и спасительные минуты потеряны.

Пока Слива остановил паровоз и дал задний ход, прошло несколько минут. Оторвавшаяся часть состава двинулась вниз по уклону, а вагоны, оставшиеся при паровозе, Слива гнал вслед ей — неизвестно зачем.

Сообразив, что катастрофа неизбежна, он начал метаться по будке и выкрикивать угрозы:

— Ты думаешь, это пройдет тебе даром? Тебя отучат от этих штучек! Отучат!

Гавличек молчал. Все задуманное им сбылось. Он хотел сейчас лишь одного: увидеть собственными глазами, что произойдет на забитой составами станции, когда на ее пути ворвутся на бешеной скорости два с лишним десятка вагонов. Как ему хотелось это увидеть!

Слива продолжал выкрикивать угрозы, ожесточенно взмахивая кулаками, — кажется, он хотел изловчиться и ударить своего помощника.

— Ты не грози! — мрачно предупредил Гавличек. — У меня рука чугунная: ударит разок — и больше не потребуется.

Острое желание оттолкнуть от себя Сливу подхлестывало его.

Слива отступил на шаг. На мгновение ярость его утихла. Но только на мгновение. Опомнившись, он снова разразился потоком бранных слов и проклятий:

— Подлая душа! Подлая твоя душа!

— А у тебя никакой нет, — отозвался Гавличек. — У тебя вместо души окурок какой-то. Только чадит и воняет. Ты бескостная, бесхребетная дрянь. Лучше сдержи машину. А то и мы врежемся, до станции рукой подать.

Слива дернул на себя рукоятку регулятора пара, потом ухватился за ручку реверса. Паровоз сбавил скорость.

— Сам заварил кашу, сам и расхлебывать будешь! — крикнул Слива.

Гавличек усмехнулся.

— Не выйдет. Вместе будем расхлебывать, а не то скажу, что не я, а ты разорвал состав.

Зденек, ошеломленный, откачнулся от него. Он то открывал, то закрывал рот — словно рыба, выброшенная на берег. Ему не хватало воздуха. Он готов был рвать на себе одежду, кричать, плакать. Выхватив из инструментального ящика дюймовый ключ, он занес его над головой Гавличека.

Тот сдвинул брови, но не шелохнулся.

— Не посмеешь, — сказал он тихо. — Ты же труслив, как заяц.

Тогда Слива не выдержал, отбросил ключ, обхватил голову руками и заплакал, словно ребенок.

— Не затем я появился на божий свет, чтобы сгнить в тюрьме, — всхлипывал он.

— По-моему, уж лучше бы ты совсем не появлялся на этом свете, — успокаивал его Гавличек; подойдя к реверсу, он еще сбавил ход. — Будем оба говорить одно в одно. Состав перегрузили, и не наша тут вина. Понял? А если окажешься предателем, то и тебе петли не миновать. Я твой помощник, без прав на управление… На нефтяной машине еду первый раз. Вот так. Я знаю, что гово…

Взрыв огромной силы оборвал Гавличека на полуслове. Они бросились к окнам: над станцией взвилось огромное зарево.

«Вот этого я и добивался, — подумал Гавличек. — А теперь будь что будет».

Под утро снятых с паровоза Сливу и Гавличека подвергли допросу в отделении гестапо. Трусливый Слива не сомневался, что помощник выполнит свою угрозу, и отвечал по его научке. Машинисты не виноваты. В составе было двенадцать лишних вагонов. При отправлении из Праги он, машинист Зденек Слива, протестовал против перегрузки, на на его протест не обратили внимания. Все было исправно, но когда состав «загруз» на перевале и паровоз дал небольшой рывок, получился разрыв. Автоторможение при разрыве может оказать действие лишь на полторы-две минуты. Он, старый убежденный социал-демократ, ничем себя не запятнал и на злоумышления не способен.

Сливу и Гавличека усадили в машину и отправили в Прагу, во дворец Печека.

1

Рассеянный свет вечера долго боролся с наступающим мраком и наконец сдался. Пала ночь. Вызвездило. Улицы Праги сразу обезлюдели, только в центре еще сновали запоздалые пешеходы.

Грузовая машина прижалась к тротуару, скрипнула тормозами и остановилась. Из кузова выпрыгнул молодой проворный солдат и, приподняв пилотку, помахал ею над головой. Шофер что-то буркнул ему в ответ и тронул машину.

У солдата было восторженное состояние духа, свойственное человеку, возвращающемуся в родной дом после долгого отсутствия. Он несколько раз вздохнул от избытка чувств, оглядел улицу, словно не веря тому, что действительно снова в родном городе, и бодро зашагал вперед легкой, немного прыгающей походкой.

— Прага! Родная моя Прага! — шептал солдат. — Как ни глумились над тобой, как ни поганили твои улицы, а ты все так же чудесна, золотая моя столица… Но ты словно траур надела. Жизнь била ключом на твоих бульварах, в парках, садах. Теперь молчанием ты встречаешь меня.

Солдат посторонился перед двумя офицерами, козырнул им и пошел дальше. «Что ждет меня здесь? — размышлял он. — Говорят, перед смелым открываются все двери. Они должны открыться и передо мной. Смелее!»

Но когда солдат приблизился к домику, затянутому плющом, от его уверенности не осталось и следа. «А если ее нет дома? Тогда по телефону она сказала мне, что на время должна бросить квартиру».

Он несколько раз прошелся перед домиком в надежде увидеть за зеленым переплетом плюща узенькую полоску света. Но окна были темны.

Солдат осмотрелся. Шаги одинокого прохожего прозвучали и затихли в конце квартала. Тогда солдат нерешительно поднялся на ступеньки крыльца и робко, неуверенно постучал в окно.

— Кто там? — послышался низкий женский голос.

— Свой! — ответил солдат. — Впустите, пожалуйста.

Голос показался ему незнакомым.