Князь Двинский - Александр Башибузук

На кураже попытался ввинтится между двумя татарами, но наткнулся на удар копьем и только чудом снялся с навершия, разодравшего кольчугу на боку. Косо рубанул по ощерившейся морде, вывернул руку в обратном махе и секанул копейщика, усилив движение разворотом бедер.

Не успев притормозить, наткнулся на стену, разворачиваясь, мячиком отскочил от нее, с трудом разглядел сквозь кровавый туман в глазах, сбегающих откуда-то сверху татар и ревя, как медведь, кинулся им навстречу.

В финале олимпиады, я бился с венгром, который, честно говоря, был гораздо лучше меня подготовлен. Как я его победил, до сих пор не понимаю, мало того, в этом меня пришлось убеждать, потому что сама схватка напрочь стерлась из памяти. Вот и сейчас, я очнулся только наверху башни, но как там очутился, так и не смог вспомнить.

Все тело страшно саднило, ломило даже кости, но каким-то странным образом, я все еще был жив. Мало того, стоял на ногах, у которых, корчился в луже крови какой-то человек, сгибаясь и разгибаясь как пружина.

Так... рубился внизу, татары так и не смогли организоваться, нападали фактически по одному... Дальше спустилась подмога сверху, я ринулся им навстречу... Черт, на этом все, дальше ничего не помню...

Повел взглядом по стенам и с недоумением обнаружил, что почти все казанцы, что на них находились, стояли на коленях, словно на молитве. Некоторые из них закрывали себе голову руками, а некоторые завороженно смотрели куда-то вверх.

Сам поднял голову и в буквальном смысле оцепенел, разглядев как в черном небе с сухим треском расцветают ослепительно сверкающие бутоны, рассыпаясь над городом сотнями и тысячами пылающих клякс. И только после того, как проследил за огненными струями, взлетающими из русского лагеря, понял, что это такое.

- Красавец ты мой косоглазенький. Быть тебе бароном, клянусь божьей милостью... – радостно прохрипел и потащился вниз, по пути закрыв на засовы двери, ведущие из башни на стены.

Уже внизу, лихорадочно зашарил взглядом по трупам и заорал:

- Степа, мать твою!

Из-за перевернутого стола донесся тихий хриплый шепот.

- Здеся я, княже...

- Где? – я метнулся на голос и упал на колени, возле сидящего у стены русича. – Жив, чертушка?

Но сам уже понял, что с такими ранами русич останется живым очень недолго. Левая рука у него заканчивалась кровавым обрубком, кисть отсутствовала, плечо располосовали до кости, а в животе торчал обломок копейного древка.

- Получилось, княже? – с надеждой поинтересовался парень.

- Получилось...

- Добре! Эх... ловко ты их полосовал... – на лице Степана проявилась счастливая и какая-то детская улыбка. А потом он решительно потребовал: – А теперь тащи меня вниз, княже. Живее, Иван Иванович, живее, татарове могут встрепенуться...

Я не стал ничего спрашивать. И так все понятно. Отговаривать тоже не стал. Степа уже все решил для себя, кто я такой, чтобы перечить.

Левая рука у меня висела плетью, я сунул саблю за пояс, ухватил парня за шиворот правой и надсаживаясь, потащил к лестнице в темницу.

Добравшись, прислонил к стене, снял со стены лампу и присел рядом.

- Откуда ты, Степа?

- Из Твери... – судорожно втягивая в себя воздух, прохрипел парень. – Тверской я, поповский сын. Степкой Помыслом кличут. Ты это... матушке с батюшкой, ежели доведется... скажи... скажи, что... не предал я веры русской...

- Не сомлевайся, Степан Помысл, все скажу, слово даю... – пообещал я и подвинул лампу к парню. – Ну, с богом...

- С Богом... – повторил русич и здоровой рукой оттолкнул меня. – Все, поспеши, княже... Как почувствую, что отхожу, запалю. Не обессудь, если не успеешь...

- Должен успеть... – опираясь на саблю, я встал и не оглядываясь побежал к выходу.

Но уже на лестнице, силы внезапно закончились. Ноги отказались держать, я упал на колени и бешено затряс головой, стараясь прогнать подступающее беспамятство из головы.

- Ну, давай... Давай, сука!!! Немного осталось... – заорал сам на себе и пополз по истершимся ступенькам вверх.

Не знаю, как я выбрался на верхушку башни, наверное, только из-за дикого желания жить.

Дополз до парапета, заглянул вниз и принялся яростно стаскивать с себя обрывки кольчуги и поддоспешника. У основания были навалены валуны и до рва с водой предстояло пролететь метра три.

Обстрел уже прекратился, город горел, татары пришли в себя и начали ломиться со стен в башню.

Скинув с себя все лишнее, я торжественно поцеловал крестообразную гарду сабли как распятие, быстро пробормотал молитву, разбежался и раскинув руки, словно крылья, прыгнул вниз.

Бешено засвистел, обжигая лицо, ледяной воздух. Все тело наполнилось легкостью, мне даже на мгновение показалось, что я сейчас полечу, но уже через мгновение, я с головой погрузился в отвратительно смердевшую жидкость.

Каким-то чудом умудрившись не потерять сознание, я бешено забарахтался, выталкивая себя на поверхность воды.

- А-а-а, хер вам... – оплевываясь заревел, все еще не веря, что остался в живых и загребая одной рукой, поплыл куда-то в темноту.

Удача... Ты можешь все досконально рассчитать, но даже самый проработанный план рухнет, если эта капризная госпожа будет на тебя чем-то обижена. Вырваться из плена, порубить пару дюжин татар, прыгнуть с высоты двадцати метров и не разбиться, вдобавок, умудриться не утонуть со сломанной рукой... Это... Даже не знаю, как сказать...

Добравшись до берега, я с трудом выполз на него, отдышался, встал на ноги и шатаясь от дикой усталости, побрел в сторону огоньков русского лагеря.

Но едва прошел с десяток шагов, как позади раздался ревущий гул, земля дрогнула, а меня бросило на колени.

Из-под основания башни вырвалось несколько длинных языков пламени, а потом... потом она накренилась и просто рассыпалась на груду обломков. Следом за ней, точно так же, осыпался здоровенный кусок стены. Все вокруг затянуло плотной тучей пыли.

- Господи... – восхищенно пробормотал я и без сил рухнул на землю. Встать на ноги уже не смог и дальше только полз.

Сколько полз – не знаю, совершенно потерялся во времени. А когда услышал разговор на фламандском языке, почти свихнулся от радости и заорал что есть сил:

- Сюда, мать вашу, ослы беременные! Встречайте господина, ублюдки, недоделанные...

- Сир? – рядом со мной кто-то бухнулся на колени и заблажил голосом Уве Фогеля, арбалетчика из моей личной дружины. – Матерь божья! А я говорил, говорил, жив его сиятельство. А ежели башня рухнула, сталбыть он к этому руки приложил. Гребаные святые угодники, надо было с кем-нить забиться на десяток флоринов...

- Запорю нахрен, свинские морды... – сварливо прохрипел я и потерял сознание.